— Я нашла для тебя дело, — сообщила она. — Небольшое, но интересное, и мы будем работать над ним вместе. У меня ушла вся вторая половина дня, чтобы добиться этого. В «Клэй и Вестминстер» есть люди, которые очень злы на тебя. — Она не ликовала, не вопила и не подпрыгивала — слишком много всего произошло, чтобы вести себя так. Она говорила спокойно.
Прижав руку к моей щеке, она повернула мою голову к себе:
— Я, конечно, не ждала криков радости, но… Плохое совещание, а?
— Плохое совещание, — кивнул я.
— Ну, оно закончилось.
— Я так не думаю, Кэрол.
— И тем не менее, — она заговорила веселее и игривее, пытаясь пробить пелену угрюмости, которую я принес с собой, — ты хочешь узнать о деле?
— Я уже знаю о нем.
Слегка обидевшись, она как будто ждала, что я сам разверну подарок.
— Биржевой маклер из Бомбея, — Кэрол не могла позволить мне испортить ее сюрприз. — «Кетан Секьюритиз». Какое-то время эта компания находилась в тени, и я не знаю всех деталей на сегодня. Ты знаешь, как это бывает. Молоко медленно закипает — и вдруг уже убегает. Банкиры готовят пакет документов, пока мы болтаем. — Она ждала какой-нибудь реакции, хотя бы улыбки. — Ребята из «Клэй и Вестминстер» не очень-то хотели этим заниматься, если честно. Поэтому единственное, что надо было сделать, — это добиться того, чтобы тебя сделали главным. И они сделали это.
Я молчал.
Кэрол забеспокоилась, она словно чувствовала, что что-то не так.
— Я вытащу нас отсюда, — она все еще говорила с оптимизмом. — Экзотика, все расходы оплачены, первый класс туда — обратно. Ты и я.
Я видел, как она представляет все это себе: мы идем по Марин-драйв, люди, запахи, заходящее солнце над Аравийским морем. Большая спальня, ветерок покачивает москитные сетки, чашки с манговым соком, полные кубиков льда, позванивающих, как тибетские колокольчики. Обнаженные, мы лежим на большой-пребольшой кровати. Скорее всего, Кэрол не знает, как выглядит Марин-драйв и вообще Бомбей, но ей наверняка представлялось то же, что и мне. Ей это должно понравиться. В другой жизни я был бы с ней везде и всюду, но в этой я не мог сопровождать ее. Она должна знать это.
— Мой отец умер в Бомбее.
Рука Кэрол упала с моего лица.
— Нет, — прошептала она.
Я помню стол в морге, отца на нем. Ледяной склеп — не помещение, а большой грязный холодильник. Отец находился в таком временном промежутке, словно он еще умирал, хотя уже был мертв. Помню, как я бормотал: «Это не мой отец, это не мой отец». Мой отец не позволил бы грифам съесть половину своего лица. Обычно левый глаз отца не вываливался из глазницы, полупережеванный, как развалившийся маринованный лук. Отец был загорелым и накачанным, его тело никогда не было похоже на тушу, прошедшую через молотилку. Мой отец не сдался бы так быстро.
— Прости, я не знала.
Конечно, она не знала. Я никогда ей не рассказывал об этом. Обычно клиентов не потчевали деталями последней поездки моего отца.
— Все нормально, ты не виновата, — я погладил ее по голове, уверенный в том, что говорил правду.
— Твой отец был юристом?
До меня дошло, что я ведь абсолютно ничего ей не рассказывал.
— Он был одним из директоров «Клэй и Вестминстер».
— Боссом?
— Не совсем, он как раз должен был им стать. На самом деле либо он, либо Чарльз Мэндип управлял бы компанией. Они были очень хорошими друзьями еще с университетских времен. Если и было соперничество, то оно было скрытым. У них обоих были свои взгляды на процветание фирмы, — оглядываясь назад, я мог сказать, что мой отец, папа, как я его тогда называл, думал не столько о процветании фирмы, сколько о моем будущем: о моем вхождении в фирму, подъеме по служебной лестнице. Но на меня он не давил. В этом не было нужды. Мне нравилось ходить за ним по пятам и держаться за лацкан его хорошо скроенного пиджака. Подняться вверх по служебной лестнице никогда не было моим жизненным принципом. Университет, ученая степень, юридическая школа — все это было естественно и даже не обсуждалось. Отец хотел поставить меня на ноги, а я послушно следовал за ним. На самом деле я никогда не обсуждал с ним свое будущее, просто принимал все его предложения.
И затем началось падение. Смерть.
— Он унаследовал кое-что от другого партнера, который умер. Не деньги, не золотые часы и не ум. Дело, сделку, клиента.
Это было легендарное полузагубленное дело, не наследство, а объедки. Отец должен был как следует все продумать. В конце концов он не раз консультировал меня по этому вопросу.
— Он много жил в Омане, Иордании, Бахрейне, затем в Индии, время от времени наезжая в наш уютный дом в Хэмптон Корт. Он был молчалив и задумчив, словно наш дом был залом ожидания, а ему требовалось просто убить время между полетами. И выпивка. Раньше он не пил так много, позволял себе только бокал красного вина за ужином. Но в поездках он слишком сильно пристрастился к алкоголю. Мать только смотрела — она была в тени — и молчала. Возможно, она молилась, но не говорила ни слова. Но все было зря. Он сказал мне, что просчитался.
Просчет! Для юриста это означало дать клиенту заниженную смету, выставить еще десять часов, когда счет уже выставлен. Но он использовал именно это слово — просчет. До самого конца он не называл вещи своими именами.
— Я никогда не мог точно понять, в чем был просчет. Он вернулся в Великобританию всего на пару часов. Мертвецки пьяный. По-моему, он был в отчаянии.
Он сказал — золото. Хавала [8] , посредники, нерезидентные индийцы. Бомбейский завтрак из лжи и яиц. Тогда эти слова ничего для меня не значили, конечно, кроме золота. Он выдавил имя клиента, словно это было проклятие. Имя ударило меня, я захлебнулся в запахе виски. Он проклинал себя: как он позволил им втянуть его во все это, скомпрометировать его! Он просил меня поклясться. Мелодрама, пьяная мелодрама. Он просил меня пообещать никогда не идти на компромисс. Никогда. Это был мой отец, и я пообещал. Потом он расслабился и даже рассмеялся. Сказал, что для него еще не все потеряно, что он сможет повернуть реку вспять. Он был умнее их, умнее ЕГО, кем бы этот ОН ни был. Он возьмет новую высоту. Напиваясь, отец становился безумным. Он не понимал, что ему надо пройти еще долгий путь, что он только начал умирать.
— Через две недели он уехал в Бомбей, затем был телефонный звонок от него. Его полный отчаяния голос. Я не мог узнать в нем свою плоть и кровь. Это был не мой папа, даже не мой отец… В следующий раз, когда я его видел, он был уже мертв.
— Как он умер? — спросила Кэрол.
Его убило то, с чем он столкнулся, то, чего он не смог вынести.
Или, может быть, я убил его, просто повесив трубку. Бац — и ты мертв.