Меня уже ждал профессорский человек — рябой субъект по имени Вокинс. Извечный котелок, не самая приятная наружность и постоянный заискивающий скулёж. Он официально числился билетёром и отирался вокруг хористок — вычислял таких, кто уже отчаялся пробиться в примадонны или выйти замуж за баронета (обычно подобному протрезвлению немало способствовала встреча с баронетом, который вместо женитьбы проделывал с девицей нечто совсем иное). Вокинс всегда мог предложить барышням дополнительные источники заработка. Задатки актёрского мастерства вполне уместны, когда нужно, изображая искренний восторг, провести вечер или десять минут (весьма дорогие десять минут) с каким-нибудь специфическим клиентом миссис Хэлифакс. А ещё он разнюхивал разные подробности о больших шишках в ложах и пересказывал сплетни… «Маленький камешек в мозаике столичной жизни» — так имел обыкновение говорить профессор.
Прежде всего я поинтересовался, не случалось ли в последнее время мелких краж или взлома.
— Да как всегда, полковник. Ежели что и было, то только с ведома фирмы.
— А не замечали каких-нибудь необычных итальянцев?
— Да только их и вижу. За дивой ходит целый взвод. Костюмеры, гримёры и прочие.
— А за последние день-два?
— У нас тут новые монтажники сегодня. Наши-то не явились на работу. Все слегли. Подхватили что-то в мороженице вчера после смены. Но у каждого нашлось по кузену — вот эти самые кузены и пришли. Семнадцать молодчиков. Действительно необычные ребята, не похожи на итальянцев. То есть нет, с виду-то вылитые итальянцы, полковник. Точно макаронники. Напомаженные усы, смуглая кожа, блестящие глазки, штаны в обтяжку и чёрные космы. Единственное, что странно, — не бранятся меж собой. Итальяшки вечно орут друг на дружку. Многие наши монтажники дерутся раз по пять-шесть за представление. Кто-нибудь обязательно всё бросает и уходит, кто-то с воплями возвращается. Плюются, орудуют локтями и коленями, бьют в физиономию, в причинные места, руками машут, кричат. Понятно о чём, даром что по-итальянски. Смертоубийство раз устроили из-за старых шлемов — не могли решить, кому какой надевать. Но вот эти новые работают слаженно и тихо. И даже ничего не говорят. Делают своё дело, и всё. Не спорят. Начальство на седьмом небе от счастья. Хочет уволить тех, что не явились, а этих оставить. Значит, Каморра уже тут. Сокровища они ещё не стянули: ведь дива поёт арию с драгоценностями. А поклонники потребуют исполнить её на бис раза два, не меньше. Остальные зрители, возможно, и рады бы перейти к следующему акту (пятый их особенно порадует — когда Маргариту повесят), но Бьянка выжмет из своей коронной партии всё, что можно.
Я заглянул в зал. Зеркало Маргариты и камни сверкали в свете огней рампы.
— Когда она уйдёт со сцены, что будет с реквизитом?
— Зеркало и драгоценности забирает костюмерша Хэтти Хокинс. Но ведь и она сегодня слегла. Какая-то зараза, верно, бродит. Вместо Хэтти пришла сестра. Странная тоже. Забавно, сама-то Хокинс из Стипни, и волосы у неё светлые, а сестру зовут Малилелла, и она черноволосая, что твоя цыганка. Я ей представился, дал визитку и спрашиваю: не нужна ли подработка? Так эта самая Малилелла выхватила стилет и чуть не воткнула мне его прямо в кадык. Видите, царапина осталась. — Вокинс расстегнул воротник и продемонстрировал окровавленную ранку. — Сидит, за кулисами караулит.
Значит, вот как их умыкнут. Нельзя терять ни минуты.
— Вокинс, берите всех, кого сможете подкупить, пусть идут в зал. Нужно поддержать поклонников Кастафиоре. Она должна исполнить арию на бис, желательно несколько раз!
— Вам одного мало?!
— Любимая моя песенка, — соврал я. — Хочу, чтобы она пела минут двадцать или ещё дольше.
Тогда мне хватит времени пробраться за кулисы и опередить девчонку со стилетом и её смуглых помощников.
— На вкус, на цвет… — пробормотал Вокинс.
Я отсыпал горсть соверенов, и рябой мерзавец убежал собирать толпу. При виде монет продавцы побросали лотки со сластями, а уборщики — вёдра и тряпки и устремились следом за ним.
Бьянка в третий раз завершила арию и кланялась. Её ноги стараниями воздыхателей по щиколотку утопали в цветах. Но даже Кастафиоре удивилась, когда толпа снова закричала: «Ещё! Бис!» Дива не могла разочаровать публику — она набрала в грудь побольше воздуха и снова запела.
«Ah! Je ris de me voir si belle en ce miroir…»
Её голос полностью заглушил стоны менее воодушевлённых слушателей. Многие в отчаянии рвали программки и ломали театральные бинокли.
Вот где пригодится сообразительность Морана Душегуба.
Всё предельно просто: дива уйдёт со сцены и отдаст драгоценности, не подозревая о том, что они настоящие. Новая бригада распрекрасных монтажников тут же уволится из Ковент-Гардена в полном составе.
Почему же они не выкрали камни перед началом представления? Да потому, что опера для дона Рафаэле почти так же священна, как и сокровища Мадонны. Какой невероятный соблазн и редкостная удача — увидеть, как арию Маргариты с драгоценностями исполняет дива с настоящими драгоценностями. Наверняка он сидит в ложе и наслаждается пением, а отмщение за грехи Дженнаро отложил на потом. Надеюсь, Кастафиоре, беря свои знаменитые высокие ноты, хорошенько вскипятила ему мозги. Мне нужно, чтобы дон отвлёкся.
Как только драгоценности унесут со сцены — всё пропало.
Что же делать?
Элементарно. Нужно похитить их прямо на сцене.
Через боковую дверцу я проник за кулисы, торопливо хватая на ходу первые попавшиеся предметы гардероба. Позже я пересказывал эту историю и хвастал, что успел нарядиться в подлинный костюм Мефистофеля, да ещё и грим наложил. Но на самом деле пришлось довольствоваться красным плащом, рогами и полумаской с носом Сирано.
На глаза мне попались «монтажники». Но их отвлекло происходящее на сцене, так что на меня они внимания не обратили. Глупышку Кастафиоре как раз вынудили исполнить пресловутую арию в рекордный, седьмой раз. Её знаменитое горло, наверное, вот-вот лопнет.
За кулисами колотил кулаками о стену человечек с торчащими в разные стороны волосами и покрасневшим от ярости лицом. Он рвал на себе рубашку и кричал по-итальянски: «Кто-нибудь, уберите эту свинью с моей сцены!» Режиссёр Карло Джонси. В отличие от Генриха II, он вряд ли мог рассчитывать, что искусные убийцы и по совместительству его подручные примут отчаянную мольбу за приказ и тут же кинутся убивать надоеду (как это произошло с Томасом Бекетом). Забавно, но вокруг и вправду ошивалась целая толпа искусных убийц-подручных.
«Сестра костюмерши», обладательница стилета, терпеливо ждала своего часа. Я бы не удивился, реши она вдруг метнуть кинжал в очередного вооружённого букетом поклонника Бьянки (и ненароком задеть саму диву).
— Кто-нибудь может это прекратить? — в отчаянии завопил маэстро Джонси.
— Попробую, — отозвался я и вышел на сцену.
Девчонка из Каморры, надо отдать ей должное, соображала быстро. Нож просвистел совсем рядом со мной и вонзился в кусок декорации, который я успел подставить. Я запел басом что-то из «Казарменных баллад» Киплинга на мотив «Абдула Абулбула Амира» и постарался коверкать слова так, чтобы никто не сумел распознать язык.