— И я не к тому, — улыбнулся Михаил. — Просто из головы вылетело. Надо было раньше вернуть.
— Но ты же работаешь со мной! — возразила Анна. — И вообще мы договаривались…
— С тех пор обстоятельства изменились, и теперь я делаю это не для того, чтобы заработать, а потому что мне так хочется. Так что прошу забрать деньги.
— Хорошо, — согласилась Анна. — Пусть пока полежат, заберу в конце сеанса. Можно продолжать?
— Можно, конечно, — ответил Михаил. — Если нужно, то можно.
Шутка вышла неуклюжей, из серии «ляпнул и сразу же смутился».
— Нужно, — усмехнулась Анна, иронично и очень выразительно поводя бровью.
Мимика ее была выразительной и какой-то пластичной, естественно-изящной и оставалась такой всегда, при любых обстоятельствах, независимо от ситуации и переживаемых эмоций. А во время оргазма выражение лица Анны становилось таким (Михаил даже слова подходящего подобрать не мог), что при одном лишь воспоминании о нем Михаилом овладевало сильнейшее возбуждение. Можно сказать — не возбуждение, а прямо исступление какое-то.
— Кстати, — Анна снова закрыла глаза, — я заметила, что с закрытыми глазами легче. Отгораживаешься от мира, сосредотачиваешься на своем. Как у вас, однако, все продумано… Знаешь, после обнаружения этой самой накладной на бруфарин я начала реально бояться за свою жизнь. Теперь я ем только то, что сама приготовила или сама распечатала из упаковки, пью с такими же предосторожностями. Я реально боюсь, что меня могут отравить…
— Переезжай ко мне, — предложил Михаил. — Я буду только рад.
— Это не вариант, — не раздумывая, отказалась Анна, и то, что она не стала думать, немного задело Михаила.
— Я могу снять тебе квартиру, — предложил он. — Что-нибудь недорогое, типа однокомнатной квартиры в приличном состоянии и приличном доме, я потяну без проблем.
— Ты мой рыцарь! — улыбнулась Анна, открывая глаза. — Спасибо тебе, но я лучше останусь жить там, где жила.
— С вероятным риском для жизни? — удивился Михаил. — Как так можно?
— У меня есть кое-какие причины для того, чтобы держать Тамару в поле зрения. К тому же мой переезд может быть воспринят Тамарой как победа, а я не склонна доставлять ей такую радость… Короче говоря, пусть все останется так, как есть. Спасибо тебе за участие…
По выражению лица Анны и тону ее голоса Михаилу стало ясно, что уговаривать и настаивать на своем бесполезно. Анна явно хочет разобраться с этой странной накладной и вообще с обстоятельствами смерти мужа. Что ж, это ее дело, ее выбор. Он не вправе вмешиваться, то есть вправе, конечно, если это вмешательство будет помощью, а не помехой.
— Я сейчас почти счастлива, — тихо, будто самой себе, сказала Анна. — Почти совсем счастлива. Нет, наверное, без «почти». Я так счастлива, что ты у меня есть, ты даже представить не можешь…
— А я счастлив, что у меня — ты! — ответил Михаил. — Но давай поговорим о чем-нибудь другом. Я понимаю, что это нарушение правил, потому что ты выбираешь тему, но эту тему я просто не смогу объективно оценить.
Мы наступаем на те же грабли, которые сами когда-то кинули на своем пути. Не зря дедушка Фрейд предупреждал… Но, снявши голову, по волосам не плачут, и Фрейд не был знаком с Анной. Во всяком случае — в ее нынешнем воплощении.
— Хорошо, я попробую «переключиться», — согласилась Анна. — Одну минуточку… Вот только глаза закрою, чтобы тебя не видеть…
В ожидании, пока произойдет «переключение», Михаил позволил себе расслабиться и откровенно любовался ею. Процессу способствовали полупрозрачная хлопчатобумажная блузка и короткая юбка. Такая одежда ничего не скрывает, а только подчеркивает, привлекая внимание. «А у нее очень красивые колени, ровные в своей округлости, без некрасивых шишек, — отметил Михаил. — Как же я раньше не замечал? Или замечал, но не обратил внимания? Нет, не замечал… А какие славные ямочки…»
Познакомившись со всеми потаенными уголками тела любимой женщины, он упустил из внимания подколенные ямочки и теперь наверстывал упущенное. Пока только глазами.
— Ничего не получается, — вздохнула Анна. — Сейчас я думаю только о тебе. О том, как я люблю тебя, как мне нравится быть с тобой. Принадлежать любимому мужчине — это такое сильное, такое мощное наслаждение… Как вулкан внутри извергается… Постоянно… Сейчас я хочу только одного — тебя! Хочу поскорее ощутить тебя внутри, а потом заснуть в твоих объятиях, загадав, что я должна непременно проснуться первой, чтобы разбудить тебя игрой на флейте…
От столь сладостных перспектив напряженная «флейта» заныла и увеличилась еще больше, настолько, насколько ей позволял тесный плен брюк.
— Я сорвала сеанс, да? — открыв глаза, спросила Анна.
— Мы его вместе сорвали, — ответил Михаил, вставая с кресла.
Анна опустила одну ногу на пол и призывно протянула к ему руки, но Михаил мобилизовал остатки самообладания и покачал головой.
— Только не здесь, умоляю, — попросил он.
— Ах, да! — спохватилась Анна, спуская на пол другую ногу. — Я же хотела уснуть в твоих объятиях, а на этом ложе грешников так тесно!
— Ложе грешников? — переспросил Михаил.
— Ну да — ложе грешников, — Анна надела босоножки, застегнула вокруг точеных лодыжек тонкие ремешки и встала. — Грешники лежат и с комфортом исповедуются доброму дяденьке-психоаналитику. Им от этого становится легче, а дяденьке труднее, потому что к концу дня у него пухнет не только голова, но и еще кое-что!
Легкие льняные брюки Михаила в области гульфика не просто заметно, а вопиюще-бесстыдно оттопыривались вперед.
— Да вы, батенька, сексуальный маньяк! — рассмеялась Анна, наслаждаясь смущением Михаила. — Мне просто страшно будет садиться к вам в машину…
Рутинные хлопоты — выключение кондиционера, сравнение списка завтрашних пациентов в настольном органайзере с ежедневником в телефоне, смена опустевшей за день фляги в кулере — помогли Михаилу, точнее его брюкам, принять приличный вид. Но коварная Анна в коридоре, перед самым выходом в вестибюль, взяла Михаила под руку и дохнула ему в ухо жарким «Люблю!», в результате чего от охранника у дверей Михаилу пришлось прикрываться портфелем.
— Мышцу растянули? — посочувствовал охранник.
А что еще можно подумать о человеке, который несет портфель в полусогнутой руке? Первое, что приходит на ум, так это то, что человек переусердствовал с гантелями. Но звучал вопрос двусмысленно, а тут еще Анна позволила себе негромкий смешок.
— Мышцу, — повторил Михаил и невежливо поспешил выйти на улицу первым, не пропустив вперед Анну.
Анна не обиделась, понимала, что сама виновата.
В машине она вела себя пристойно, даже скромно. Села на переднее сиденье, положила сумку на колени, а руки — на сумку и в такой позе просидела всю дорогу, по вечерней летней пустынности занявшую менее получаса.