Шкатулка была пуста. Михаил закрыл крышку, вернулся в кресло и посмотрел на Тамару, ожидая объяснений. Уж не хочет ли она продать ему сей раритет? Или подарить? Нет, судя по выражению ее лица, подарками тут не пахнет. Во всяком случае — сегодня. И как шкатулка может быть связана с репутацией?
Тамара смотрела на Михаила. Глаза ее по-прежнему были сужены. Недобро так сужены. Пауза начала затягиваться.
— В этой шкатулке лежал раритетный перстень, — наконец-то соизволила сказать Тамара. — Наша семейная реликвия, память о прабабушке, матери моего деда с маминой стороны. Она была актрисой, довольно известной в свое время. Сама Ермолова [13] хорошо о ней отзывалась. Перстень прабабушка получила от какого-то богатого поклонника. Бриллиант в три карата, а по бокам два маленьких однокаратовых… Да зачем я это вам рассказываю? Ведь это вы взяли перстень во время прошлого сеанса!
— Я?! — переспросил Михаил, не веря своим ушам. — Я взял ваш перстень?!! Простите, Тамара, но подобные шутки…
— Подобные шутки приводят на скамью подсудимых! — оборвала его Тамара. — Хорош психоаналитик! Грабит между делом своих клиентов! Ай-яй-яй!
— Но я не брал ничего! — Обвинение было настолько неожиданным, что Михаил, привыкший сохранять самообладание практически в любых ситуациях, растерялся и повысил голос до крика. — Я в глаза не видел вашего перстня! Я не подходил к вашей шкатулке и тем более не открывал ее!
«Будь я трижды проклят, если еще хоть раз соглашусь на выездные сеансы! — подумал Михаил. — Ни к кому! Никогда! Даже если к президенту пригласят — и то не поеду! В гробу я видел эти выездные сеансы! Идиот! Кретин! Придурок! Не надо было вообще соглашаться…» Он неприязненно покосился на шкатулку. Шкатулка Пандоры [14] какая-то! Открыл — и сразу посыпались неприятности. Нет, весь этот проклятый дом похож на шкатулку Пандоры! Откроешь дверь — и начинаются проблемы!
Лицо Михаила пылало, в ушах стучали тяжелые молоты, нижняя губа начала подрагивать, а руки судорожно вцепились в подлокотники кресла, так, словно хотели их оторвать.
— Вы должны доказать! Вы не имеете права обвинять без доказательств! Почему именно я?! Может, это кто-то другой!..
— Успокойтесь! — прошипела Тамара. — И совсем незачем так кричать. У меня проблемы с ногами, а не с ушами. Надо сказать, что вы действовали очень тихо и ловко. Я ничего не услышала… Да что это я! Вы, должно быть, украли перстень, когда оставались здесь один. Вы же дважды оставались без присмотра. Я на следующий день заглянула в шкатулку, а там пусто! Я так плакала, так плакала… Яночка чуть с ума не сошла, никак не могла меня успокоить.
— Я сейчас тоже сойду с ума, — уже обычным голосом сказал Михаил. — Как вы можете, Тамара? Зачем? Ведь вы же прекрасно знаете, что я не брал никакого перстня!
— Тогда куда же он делся? — ехидно поинтересовалась Тамара. — У него вдруг выросли ножки и он убежал?
— Но почему вы думаете на меня?!
— Потому что больше не на кого! Не на Яну же мне думать, которая давно уже у меня работает! И ни на кого другого из наших я думать не стану, потому что при желании они могли бы украсть перстень тысячу раз! А кроме вас, никто посторонний сюда не входил!
Михаил уже пришел в себя настолько, что смог проанализировать ситуацию.
Первое — никакого перстня в шкатулке не было. Никто в здравом уме, а ум у Тамары, вне всяких сомнений, был здравым, не станет хранить подобные ценности у всех на виду. Четыре карата? Да два камня в один карат по бокам? Да это сто тысяч евро без учета антикварной раритетности! И лежал в шкатулке, только руку протяни… Бред! Бред и чушь!
Второе — доказать у Тамары ничего не получится, и она должна это понимать. Она не может этого не понимать. Так что бредовое и голословное обвинение в уголовное дело не выльется. Какой там грабеж? Незачем нагнетать.
Третье — а вот репутацию эта высосанная из пальца история подпортить может. Запросто! Людей, падких на всяческие пакостные слухи, много. Их, как говорится, хлебом не корми, только дай гадость про ближнего сказать. Как это у Апухтина? «Это совершенно все равно, он ли украл или у него украли… Главное то, что он был замешан в гадком деле…» [15] Репутация создается годами, а рушится в один момент. Нет репутации — нет клиентуры. Нет репутации — нет психоаналитика Михаила Александровича Оболенского. Ну, насчет «рушится» — это, конечно, перебор, один мерзкий слух репутацию не уничтожит, но подпортить подпортит. Оправдываться можно сколько угодно, только оправдания не помогут — лишь хуже сделаешь. Недаром кто-то сказал, что самый лучший ответ на клевету — это молчаливое к ней презрение…
— Чего вы от меня хотите, Тамара? — спросил Михаил.
— Вот это уже деловой разговор! — одобрила Тамара. — А вы понятливый!
Глаза ее раскрылись пошире, складка на переносице разгладилась, и вообще выражение лица стало более человеческим, что ли. До этого была маска трагической актрисы.
— Я еще и вменяемый, — «похвастался» Михаил. — На мой взгляд, можно было бы обойтись и без всего этого… спектакля. Надо что-то — так прямо и скажите, зачем запугивать и угрожать?
— Затем, чтобы лучше дошло! — сверкнула глазами Тамара. — Чтобы вы не встали в позу и не послали меня куда подальше. Я предпочитаю сразу обозначить… м-м-м… приоритеты, а уже потом переходить к делу.
— От такого, как вы выражаетесь, «обозначения приоритетов» инфаркт заработать можно! — упрекнул Михаил.
— Какой может быть инфаркт в ваши молодые годы?! — скривилась Тамара. — Немножко адреналина вам только на пользу…
«Смотря в какой ситуации», — подумал Михаил, но от словесной пикировки благоразумно воздержался. Перешел разговор в спокойную колею — и хорошо.
— Я, Михаил, хочу одного — наказать убийцу своего брата, — продолжила Тамара. — Вы, конечно, догадываетесь, кого я имею в виду?
— Нет, не догадываюсь.
— Неправда, — вздохнула Тамара. — Вы прекрасно догадываетесь. Вы только притворяетесь непонятливым. Ждете, чтобы я сама назвала имя… Хорошо, я назову. Я хочу вывести на чистую воду Анну, мою невестку, потому что это она убила своего мужа и моего брата…
Внутренние эмоциональные резервы Михаила были исчерпаны до дна, а пополниться еще не успели, поэтому он воспринял слова Тамары спокойно. Только подумал о том, знает ли она про них с Анной все, всмотрелся в колючие глаза и решил, что всего она, конечно же, не знает. Иначе бы не начинала этого разговора. Одно дело — склонять к предательству психоаналитика и совсем другое — любовника.