Поэтому жители селения с раннего детства были вынуждены самостоятельно изготавливать все предметы обихода; такие понятия, как торговля и обмен, были для них совершенно неприемлемы; воровство же, можно сказать, процветало, поскольку всегда найдутся темпераментные любовники, чье эротическое влечение (пусть даже и к чужим вещам) оказывается сильнее, чем страх нарушить запрет.
Пойманного с чужой вещью в руках не наказывали, но какое-то время сторонились, как бы брезгуя; впрочем, через некоторое время обнаруживался новый вор, и проступок его предшественника великодушно забывали.
Следует заметить, что сами братьке не склонны принимать на веру рассказы о жителях селения Бджетла. Они полагают их своего рода притчами — не слишком поучительными, но забавными.
Пляшке,что живут в горах Смапп (их ближайшие соседи дзересказали бы: «не живут, а прозябают», но они слишком пристрастны), величайшей непристойностью считают затянувшуюся любовную связь. Им кажется, что краткая связь делает любовный акт страстным, но поспешным и неловким, почти невинным: любовники не успевают как следует изучить друг друга, а потому не могут доставить друг другу утонченное удовольствие. Они способны лишь остудить пыл и, возможно, зачать ребенка, что, собственно, от них и требуется. Чем меньше удовольствия от телесной близости — тем лучше, считают пляшке.
Разумеется, представления о том, какой срок требуется, чтобы любовную связь сочли затянувшейся, менялись неоднократно. В древности существовало жесткое требование менять партнеров ежедневно (уличенных в чрезмерной привязчивости прилюдно хлестали по щекам мокрой травой), а несколько столетий назад пляшке считали, что любовникам просто не следует оставаться вместе дольше одного года. Есть сведения, что в те времена некоторые возмутители спокойствия утверждали даже, будто нет большого греха в том, чтобы оставаться вместе и на более долгий срок, лишь бы в течение жизни человек сменил не менее дюжины партнеров. Знатоку истории и нравов пляшке нелегко будет поверить, что сторонникам этой крамольной идеи удавалось оставаться безнаказанными, однако это, по всей видимости, правда.
Так или иначе, но либеральные времена эти давно миновали, и теперь пляшке вынуждены покидать своих возлюбленных не реже чем через четверо суток после первого соития. Провинившихся, согласно дедовскому обычаю, принародно бьют по щекам (правда, уже не травой, а пучком мокрых тряпок, что, по общему мнению, гораздо чувствительнее); тех же, кто совершает непристойные проступки слишком часто, изгоняют из общины, после чего несчастный бывает вынужден покинуть горы и поселиться на равнине, что считается большим унижением и несчастьем.
Кулукуяле,чьи поселения до сих пор встречаются на окраинах Лкассы, полагают весьма непристойным зрелищем открытые раны и даже обычные царапины. Им кажется, что повреждения плоти приоткрывают людскому взору зрелище, ему не предназначенное: человек вдруг получает возможность заглянуть внутрь собственного (или чужого) тела и получить некоторые представления о его, тела, устройстве, а это, по мнению кулукуяле, «не наша песья забота». Поэтому раненый кулукуяле непременно зажмуривается и не открывает глаза, пока не будет уверен, что его рана зажила (шрамы, по их мнению, тоже довольно непристойны, их прячут от чужих глаз, но все же считается, что нет ничего дурного в том, чтобы увидеть собственный шрам, поскольку он — всего лишь напоминание о былой ране).
Из этого вовсе не следует, будто кулукуяле не знакомы основы медицины. Другое дело, что к знахарям всегда относились со снисходительным презрением: их услугами охотно пользуются — в точности как наши соотечественники пользуются услугами проституток, — однако и речи быть не может о том, чтобы, скажем, пригласить знахаря на завтрак в приличный дом или обменяться с ним ритуальными дарами в день троекратного полнолуния. Мальчика из хорошей семьи никогда не отдадут в любовники профессиональному знахарю (тут следует отметить, что детская проституция — явление для кулукуяле совершенно нормальное, нечто вроде обязательной части программы школьного воспитания).
Зато особым почетом и уважением пользуются среди кулукуяле знахари, которые способны врачевать на ощупь. Как правило, они обладают нормальным зрением (слепым был лишь основатель школы по имени Хакка Кес), но, прежде чем войти в покои раненого, такой знахарь непременно завяжет глаза плотным шарфом из волокон панки. Известно, что знахари, врачующие вслепую, нередко ошибаются, а их пациенты гибнут. И все же любой состоятельный кулукуяле предпочтет вверить себя представителю этой школы, а услуги незрячих врачей, не преступающих границы пристойности, стоят в десятки раз дороже, чем помощь обычного «распутного» лекаря.
Твенги,расселившиеся в оазисах пустыни Трауги, величайшей непристойностью считают старость. Почему так получилось — неизвестно самим твенги, они совершенно не в состоянии объяснить, по какой причине полагают старость не просто злом, но злом неприличным, бесстыдным, похабным. Однако же по сей день твенги верны этой древней традиции.
Некоторые исследователи предполагают, что идея о непристойности старения принадлежит древним племенным вождям твенги. Таким образом они исподволь внушали своим воинам желание геройски погибнуть в бою и, следовательно, избежать позорной старости.
Пожелание долгой жизни, которое столь благожелательно звучит в устах человека любой другой культуры, с точки зрения твенги, ужасное оскорбление. Будучи произнесенным вслух, такое пожелание почти наверняка спровоцирует не просто драку, но настоящую бойню.
В частности, некоторые исторические документы позволяют с уверенностью утверждать, что именно совет откладывать деньги на старость стал в свое время причиной войны между оазисами квепти и стонги — единственной гражданской войны за всю тысячелетнюю историю народа твенги.
Любопытно, что при этом твенги не убивают своих стариков, у них нет даже традиции возрастных самоубийств. Любой твенги знает, что когда-нибудь станет всеобщим посмешищем, которое даже собственные дети не пустят на порог дома. Единственный шанс избежать позора — умереть молодым. Наилучший способ — с честью погибнуть в бою с кочевниками, которые, впрочем, случаются весьма редко, или в драке, каковые, напротив, завязываются чуть ли не ежедневно.
Старики живут в специальных коробках, похожих на наши собачьи будки, и питаются скудным подаянием, которого вечно недостает. Твенги вовсе не скупы, но многим попросту неловко иметь дело со стариками, которые к тому же выходят на улицу только по ночам, закутавшись с ног до головы в специальный балахон. Больше всего твенги обеспокоены, что стариков могут увидеть дети.
В то же время детей, которые сами, по собственной воле ходят к коробкам, чтобы наблюдать за жизнью стариков, сурово наказывают: увозят в пустыню и оставляют там без пищи и одежды. Мало кто из юных нарушителей пристойности возвращается домой живым, зато тому, кто вернулся, прощают все, поскольку твенги уверены, что солнце пустыни способно выжечь любую скверну.