К моему удивлению, на это требование Нита среагировала совсем не так, как я ожидала, — вместо того, чтобы возмутиться или попытаться выставить какие‑то временные рамки, она равнодушно пожала плечами и… спрятала взгляд за по — девичьи густыми ресницами:
— Ты можешь видеть его в любое время дня и ночи…
— Тогда вам придется выделить отдельную комнату и ему — беседовать с Кромом в присутствии посторонних мне будет не особенно приятно…
— Уже! — кивнула Нита. — С нашими воинами твой майягард не ужился, поэтому ему выделили отдельную комнату в гостевой пристройке…
Покладистость азы на некоторое время ввергла меня в пучину сомнений: если она собиралась выдать меня замуж за своего сына, то была просто обязана заботиться о моем добром имени! А если она этого не делала, значит, ее планы изменились?
Эдак минуты с полторы я ломала голову, пытаясь понять, почему она так легко согласилась с моими условиями, потом поняла, что пауза слишком затянулась, и решила еще немного обострить ситуацию:
— Что ж, если мы договорились, то я хотела бы, чтобы вы уведомили обо всем этом моих тэнгэ. По возможности, прямо сейчас: я хочу подняться на Орлиное Гнездо и поговорить с ним без свидетелей…
— Я почти уверена, что он сейчас не на оу’ро, а у себя… — буркнула старшая мать. — Пойдем, провожу…
…Первое, что сделала аза, выйдя в коридор, — это сообщила моим тэнгэ, что я в их услугах больше не нуждаюсь. Потом коротко объяснила им новые правила выполнения ими своих обязанностей и приказала выселяться из моей комнаты.
Хасия явно обрадовалась и тут же убежала выполнять ее распоряжение, а вот Шарати надулась и обиженно засопела.
Объяснять девочке, чем вызвана такая «немилость», я была не в состоянии, поэтому просто потрепала ее по волосам и рванула вслед за Нитой…
…Спустившись во двор, аза довела меня до небольшой пристройки, расположенной рядом с кузницей, и остановилась перед небольшой лужицей в паре шагов от двери:
— Второй этаж. Последняя комната справа…
Потом задумчиво посмотрела на темное, почти черное небо, на котором уже вовсю сияли звезды, попрощалась и ушла.
Проводив ее взглядом, я собралась с духом, решительно поднялась по лестнице, покрытой темными пятнами, вошла в коротенький коридор, освещенный светом тусклого масляного светильника, и только тогда сообразила, что черная дорожка, ведущая к дальней правой двери, — свежий, еще не успевший просохнуть след водоноса.
«Моется…» — подумала я и густо покраснела, поняв, что все мои страхи перед предстоящим разговором куда‑то испарились, уступив место желанию увидеть Крома обнаженным…
— Приду потом… Через час — полтора… — выдохнула я. Потом на негнущихся ногах подошла к его двери, прижалась к ней лбом, закрыла глаза и прошептала: — Н — нет, потом не смогу… Зайду, скажу, что соскучилась и прошу прощения, а потом сразу выйду…
Дверь подалась. Буквально на полпальца. И уперлась в косяк.
Бесшумно. Без единого скрипа. Но от ощущения, что она закрылась НЕ САМА, а с помощью Крома, мне стало страшно. И я, схватившись за ручку, рванула ее на себя:
— Кром, я соскучилась!
Шаг вперед, в царящий в комнате полумрак и кислый запах дешевого вина…
— Я вела себя как дура…
Взгляд на хорошо знакомый мне нагрудник, лежащий на лавке слева от кровати, потом — на разобранную кровать, на свешивающееся на пол одеяло, на смятые подушки. И короткий вдох, от которого у меня почему‑то закружилась голова…
— Прости меня, пожалуйста…
Еще один шаг, поворот головы вправо, в угол, до этого скрытый топорщащимся краем висящей на стене медвежьей шкуры, — и следующая фраза, уже готовая сорваться с моих губ, умерла, не родившись: в этом самом углу, за бочкой для омовений вполоборота ко мне стояла какая‑то девица! Абсолютно голая. И мутным взглядом смотрела на меня. Даже не пытаясь прикрыть зажатым в руке рушником полную грудь с ужасно некрасивыми «козьими» сосками!
— Крома п — пока нет… Т — тренируется… — пьяненько буркнула она, лениво поскребла живот ногтями, повернулась ко мне и заинтересованно уставилась на мой магас. — А ты хто? Че — т я тя не помню…
— Мэй… — кое‑как промямлила я, не в силах отвести взгляд от следов пальцев, во множестве испещривших ее тело. — А ты?
Девица гордо вскинула подбородок, развернула плечи, выпятив вперед довольно внушительный бюст, нетвердым шагом подошла к кровати, развела в стороны руки и рухнула на нее лицом вверх. Потом зачем‑то пощупала простыню и радостно захихикала:
— А я — Ратка! Женщина Крома, почетного гостя рода Аттарк!
Третий день четвертой десятины первого травника.
…«Кровь Земли» не пьянила. Совсем — вино, выпитое, как и полагалось по а’дар, натощак, оставило после себя лишь терпкое послевкусие да запах скотного двора. Поэтому, почувствовав шевеление чашника, собравшегося наполнить опустевший сосуд еще раз, Неддар едва заметно мотнул головой:
«Не надо!»
Тот понял, выхватил из его рук кубок, бесшумно попятился к лестнице и тенью слетел с помоста.
Мазнув взглядом по лицам придворных, собравшихся на поминальном поле, Латирдан в сердцах сжал кулаки, потом заставил себя не думать об их мелочных чаяниях, шагнул к телу Грасса, облаченному в полный доспех, медленно опустился на одно колено и, вытянув перед собой левую руку, провел ладонью по лезвию двуручника.
— Я, Неддар Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, говорю о Рендалле Грассе, одном из достойнейших мужей Горгота и своем втором [163] отце! Всмотрись в нить его жизни, Барс, — она омыта кровью не одной сотни врагов и унизана бусинами величайших побед…
— Я, Арзай Уммар по прозвищу Белая Смерть, говорю о Рендалле Грассе, карающем мече этой земли и своем втором отце… — раздалось из‑за правого плеча Неддара, а через мгновение на клинок двуручника упало еще несколько алых капель. — Он не был хейсаром по рождению, но любой из родов Шаргайла почел бы за честь принять его в старшие отцы…
— Я, граф Комес д’Оллиер, барон д’Ож, говорю о Рендалле Грассе, щите Вейнара и о своем друге… — прозвучало за левым плечом короля. — Он жил Долгом перед своим народом и короной и не знал, что такое страх…
— Я, граф Генор д’Эркун, барон д’Молт, говорю о Рендалле Грассе, опоре трона Латирданов и о своем друге! Он был человеком Долга, и я горжусь тем, что имел честь прикрывать ему спину…
Короткий миг мертвой тишины — и над черной сотней [164] засверкали выхвачен ные из ножен наш’ги: