— Вчера вечером я читал доклад одного из соглядатаев Тайной службы, служащего в доме Уверашей. Оказывается, граф Ильмар жаждет не только твоей смерти, но и смерти ряда лиц, не имевших к гибели его сыновей никакого отношения. В частности, Мэйнарии д’Атерн, графа Рендалла, Арзая из рода Уммар, Карваля из Голо на и мэтра Регмара. Кстати, если бы мести жаждал он один, я бы не переживал — Ильмар достаточно прямолинеен и лишен фантазии. Увы, тем же самым желанием обуреваема и его супруга, леди Марзия Увераш. А она, по уверениям графа Грасса, способна на все что угодно…
— Мой отец утверждает то же самое… — вздохнула Этерия Кейвази.
— Тогда каждая минута нашего пребывания в этом доме, сир, подвергает опасности еще и барона Дамира с леди Этерией! — воскликнул я.
— Угу… — кивнул Латирдан. — Поэтому вы его покинете. В ближайшие день — два…
К моему удивлению, вместо того, чтобы сказать хотя бы слово о долге гостеприимства и связанных с ним обязательствах, баронесса Кейвази утвердительно кивнула и с обожанием посмотрела на короля!
Ее поведение настолько не вязалось с тем образом, который я успел составить себе за три дня пребывания в ее доме, что я криво усмехнулся и с издевкой повторил ее слова, сказанные мне перед началом тренировки: «почту за честь заслужить твою дружбу…» Естественно, про себя. А вслух сказал совсем другое:
— Хорошо, сир, покинем…
— Не торопись делать выводы… — почувствовав, что я помрачнел, хмыкнул король. — Я рассказал далеко не все…
Третий день второй десятины первого травника.
…Нечесаные волосы, серебрящиеся сединой, серое, землистого цвета лицо, ввалившиеся скулы, тяжелые черные мешки под глазами и измученный взгляд воспаленных глаз — граф Грасс выглядел не могучим воином, а надломленным жизнью стариком. Нет, не выглядел — он им был: правая половина лица казалась какой‑то неживой, уголок губ болезненно кривился, а пальцы десницы, выпустившие перо при моем появлении, мелко — мелко дрожали.
— Доброго дня, баронесса… — чуть подав корп ус вперед, поздоровался Рендалл. — Простите, что не встаю — я неважно себя чувствую…
Я похолодела, толком не дослушав первое предложение: граф выговаривал слова невнятно и с такой натугой, как будто держал на плечах груженую телегу!
Вглядевшись в его лицо, я отметила, что его правое [33] нижнее веко безжизненно опущено, и, догадавшись, что это значит, забыла про все нормы приличия:
— Ваша светлость, скажите, а голова у вас случайно не кружится?
Грасс шевельнул рукой так, как будто пытался от меня отмахнуться:
— Я просто слегка переутомился…
— Вы можете ответить на мой вопрос прямо? — взвыла я.
Он грозно нахмурил брови и нехотя кивнул:
— Кружится…
— А руки, ноги или лицо немеют?
— Немеет… Вся левая сторона… — криво усмехнулся он. — Мэтру Регмару я уже показывался…
— И что? — перепуганно поинтересовалась я.
— Он приволок мне кучу каких‑то отваров и попытался запретить вставать с кровати…
— Ваша светлость, он прав: у вас, скорее всего…
— …удар! — закончил за меня Рендалл. — Я знаю. Но есть дела, которые не терпят отлагательств…
— Вы себя совсем не бережете… — поняв, что переубедить его невозможно, расстроенно выдохнула я, увидела очередную кривую усмешку на его лице и вспомнила о цели своего приезда: — Ваша светлость! Я должна попросить у вас прощения…
Грасс удивленно выгнул бровь. Вернее, попытался выгнуть, но вместе с бровью в движение пришла и вся левая половина лица. При этом правая осталась неподвижной, превратив его в жуткую маску:
— За что именно, леди?
— Вы пытались спасти мне жизнь. А я вас оскорбила!
Граф опустил взгляд и пожал плечами. То есть одним плечом — правым:
— Тебе не за что извиняться, дочка, — со стороны мое поведение смотрелось… низко…
Обращение на «ты» согрело мне душу. Но от чувства вины избавить не смогло:
— Ваша светлость, я…
— Ты дала слово. И сделала все, чтобы его сдержать…
— Но…
— Мэй! Извиняться должен я — за то, что не смог тебя уберечь…
Безумное, рвущее душу отчаяние, прозвучавшее в этих словах, раскаленной иглой вонзилось мне в сердце и заставило меня прозреть: нынешнее состояние графа Рендалла было результатом его переживаний ЗА МОЮ ЖИЗНЬ!!!
— Ваша светлость… — непослушными губами прошептала я и заплакала.
Увидев слезы на моих щеках, Грасс попытался вскочить на ноги и, внезапно побледнев, рухнул обратно, со всего размаху ударившись головой о спинку.
Я торопливо подхватила юбки, обежала стол и, упав на колени рядом с креслом графа, осторожно дотронулась до его руки:
— Как вы, ваша светлость? Совсем плохо, да?
Широченная, покрытая застарелыми мозолями ладонь тяжело оторвалась от подлокотника и ласково прикоснулась к моим волосам:
— Не бойся, дочка! Все хорошо… Прав…
…Полчаса, потребовавшиеся слугам, чтобы разыскать мэтра Регмара, показались мне Вечностью — я до дрожи в пальцах разминала запястья потерявшего сознание Грасса, каждые две минуты прикасалась к почти бесцветным венам на его шее, вслушивалась в их безумное биение [34] и безостановочно молила Богов не забирать его жизнь.
Боги колебались: раза три или четыре толчки крови становились такими слабыми, что я в ужасе начинала прислушиваться к его дыханию. К моей безумной радости, горячие молитвы все‑таки были услышаны — минуты за две до появления королевского лекаря веки Рендалла дрогнули и он наконец пришел в себя.
— Ваша светлость, постарайтесь не шевелиться! Мэтр Регмар вот — вот будет здесь… — затараторила я. — Он даст вам какой‑нибудь отвар…
— …и пустит кровь… Или добьет, чтобы не мучился… — едва шевеля губами, закончил Грасс. Потом посмотрел на меня мутным взглядом и скривил лицо в очередной гримасе: — Я что, терял сознание?
— Да…
— Плохо…
Я согласно кивнула и шмыгнула носом.
— Не плачь, а то личико опухнет. И перестанет привлекать мужчин… — грустно пошутил Грасс.
— Да и Двуликий с ними, с мужчинами! — в сердцах воскликнула я. — Главное, чтобы вы побыстрее встали на ноги!
— А вот этого пока делать не надо!!! — рявкнул знакомый голос, и в кабинет ворвался лекарь его величества.