Севка поправил фуражку, которую чудом не потерял на бегу и во время своих падений.
– А я смотрю – ты спортом занимаешься, нормативы сдаешь, – сказал военный. – Лихо так изматываешь противника, заставляя его вырабатывать моторесурс боевой техники.
– А… Да. – Севка вытер руки о гимнастерку, спохватился и стряхнул с нее землю. – Да ну их… Двое, с пистолетами-пулеметами…
Военный оказался офицером. В петлицах у него было по три кубика, но что больше всего порадовало Севку, галифе на нем тоже были синие. Из этого следовало, что либо все офицеры носили здесь что попало, либо верх и низ у офицеров был разного цвета вполне законно.
– Старший лейтенант Орлов, Данила, – офицер перехватил винтовку левой рукой, а правую поднес к пилотке.
– Младший политрук… – Севка дернул руку к фуражке, с ужасом понимая, что не помнит ни фамилии, ни имени. – Залесский Всеволод Александрович.
– Будем знакомы, – сказал старший лейтенант, протягивая руку. – Можно просто Данила.
– Сева. – Севка пожал руку своему спасителю. – Очень приятно.
– Это твоя машина возле дороги? – спросил старлей.
Севка оглянулся на дорогу, пожал плечами.
– Что с ней? – Старший лейтенант закинул винтовку на плечо.
– Самолет. Водитель убит, я чудом… Мотор разбит. А я – чудом… – До Севки вдруг дошло, что он сейчас живой только чудом, что действительно произошло чудо, сохранившее ему жизнь.
Хотя, конечно, немцы могли взять его в плен. И сейчас обыскивали бы. Или, рассмотрев его звание, пристрелили бы комиссара, даже не подав той самой киношной команды: «Ахтунг! Фойер!» Просто влепили бы пулю в лоб. Или затылок. Или даже просто в живот, так, наверное, смешнее – комиссар, кричащий от боли и умирающий, долго умирающий в луже собственной крови.
– С тебя бутылка, если что, – сказал старший лейтенант. – Лучше – коньяку. Договорились?
Севка кивнул.
– О, брат, да тебе совсем плохо. – Старший лейтенант подхватил Севку под руку и потащил в глубь рощи. – Присядь. Ты впервые в бою, что ли?
Севка сел в траву, прислонился спиной к березе. Закрыл глаза.
– Ну, брат. – Старший лейтенант сел рядом. – Я когда первый раз пулю над ухом услышал, чуть не обделался. Фьють. А потом, через секунду – бац. И мой приятель Гришка Шаблин падает с дыркой во лбу. И ведь стрелял в нас проклятый диверсант метров с пяти, а я не выстрел запомнил, а свист пули и звук удара. И капитана того я даже не от злости убил или от классовой ненависти, а от страха. Первую пулю я ему в плечо всадил, в правое, а потом, когда он уже на земле лежал, я ему в голову все из пистолета выстрелял. И на спуск дальше жал, пока не сообразил, что патроны закончились. Потом, чуть успокоившись, испугался даже, что капитан нас с кем-то перепутал и выстрелил по недоразумению, а я его так изрешетил…
– Какой капитан? – слабым голосом спросил Севка.
– Обычный, со шпалой в петлицах. В каждой петлице по во-от такенной шпале, а на груди – орден Красного Знамени. Танкист. Значит, впереди капитан лежит, мною убиенный, сзади – старший лейтенант Гриша Шаблин, мой закадычный друг, капитаном этим застреленный, а посредине я с пустым пистолетом в руке и с мыслью – все, приехали. Тут тебе, Данила, и конечная остановка. – Старший лейтенант снял пилотку и расправил ее на колене, расстегнул гимнастерку. – За такое и расстрелять могут. Я бы, например, расстрелял. Ситуация, сам понимаешь, не очень хорошая. Двое убитых, один живой, и рассказывает этот живой, что убил старшего по званию да еще и орденоносца, защищаясь. Я бы не поверил.
– И что? – спросил Севка, почувствовав, что старший лейтенант неспроста сделал паузу, что ждет от собеседника интереса и сопереживания.
– И не поверили. Вывели за околицу да расстреляли… – грустно протянул старший лейтенант.
– Кого?
– Да меня и расстреляли, кого ж еще? Не капитана же застреленного?
Старший лейтенант посмотрел на растерянное лицо Севки и засмеялся довольно:
– Шутка, политрук! Шутка! Прибежали патрульные, осмотрели тело павшего орденоносца, расстегнули гимнастерку… – Старлей снова сделал паузу, но тянуть не стал. – А там – немецкая форма. Понял? Немецкая.
– Зачем? – удивился Севка. – Он что – идиот? И жарко в двух гимнастерках…
– Ну ты даешь! – восхищенно вскричал старший лейтенант. – Ты прямо как только сегодня родился. Или, в крайнем случае, вчера. Ты ведь разницу между шпионом и разведчиком знаешь? Или спал на занятиях?
– Ну… Наши – разведчики. А… – Севка замолчал, увидев, каким неподдельным, искренним удовольствием начинает светиться лицо собеседника. – Да какая разница?
– Нет, ты подожди. Ты книги читал? Фенимора Купера?
У Севки в доме стоял толстый зеленый шеститомник Купера, оставшийся от бабушки, он даже прочитал несколько романов про индейцев и про красного корсара. И там, кажется, был еще роман «Шпион», благополучно не прочитанный.
– Ладно, Сева… Ты не напрягайся. Я понимаю, что день у тебя выдался насыщенный… – Орлов хмыкнул. – Понимаешь, тот, кто ведет разведку в своей форме, – тот разведчик. Кто в форме противника или в гражданском – шпион. Разведчика можно брать в плен по всем международным правилам, а шпиона можно расстреливать или даже вешать прямо на месте. Уловил?
Севка подумал, а потом кивнул.
В общем, логика немецкого шпиона была ему понятна, поймали в его родной форме – должны отправить в лагерь. Только эта правильная логика как-то не ложилась на все то, что Севка знал о той войне… «Об этой войне, – поправил себя Севка. – Об этой».
– А потом приказ до всех довели – расстреливать без суда и следствия шпионов и диверсантов. Вот такие дела… А ты, Сева, откуда ехал?
Севка напрягся.
Хотя тон у Орлова был нормальным, даже доброжелательным, и в самом вопросе не было никакого подвоха – ничего, кроме честного любопытства, – только ответа на этот пустяковый вопрос у Севки не было. Ну не знал он, откуда ехал этот грузовик и покойный младший политрук.
– Оттуда! – Севка указал пальцем на дорогу. – Шрифты вез… Типография, там, бумаги…
– Ты газетчик! – даже как-то обрадовался Орлов. – А я из штаба фронта. Погнали вчера выяснить обстановку, я до полудня добирался туда, а там как раз влетел под бомбардировщиков, машину – в клочья, водителя – в клочья, оглушило чуток, а пришел в себя – гутен таг, дорогие красноармейцы. Я прикинул, что тут дорога еще не перекрыта, закатил ночью потрясающий марш-бросок через лес, вышел сюда и только собрался выбираться на дорогу, как увидел тебя и мотоцикл. Если бы решил ночью в лесу вздремнуть, ты бы сейчас, товарищ младший политрук… Ты, кстати, почему не стрелял? В кобуре семечки?
– Почему семечки? – Севка вздрогнул. – «Наган»…
– А ну дай гляну. – Орлов протянул руку. – Дай, не боись, милай!