— Значит, грабеж вы отметаете?

— Нет, грабеж — одна из версий убийства, но пока не доминирующая. — Тартищев снял фуражку и провел ладонью по стриженому затылку. И в упор глянул на Батьянова. — Ваше превосходительство! Я вам решительно заявляю: если не найду убийцу, то непременно уйду в отставку! — И, твердо ступая, направился к коляске. Батьянов тупо уставился в широкую спину начальника уголовного сыска, но тут же опомнился и крикнул ему вслед:

— Но это же не выход! Преступника, как ни крути, надо искать. А, кроме вас, некому!

Тартищев оглянулся и замедлил шаг. Глянув исподлобья на исправника, пробурчал:

— Я его найду! Иначе я не Тартищев!

Глава 9

— Варька, ищи! — Вавилов спустил собаку с поводка.

— Она хотя бы знает, что искать? — спросил с недоверием Алексей, провожая взглядом шустрое создание, юркнувшее под крыльцо ближайшей к ним лачуги.

— По крайней мере, она всегда лай поднимает, если что-то необычное обнаружит, — не слишком уверенно произнес Иван и посмотрел в небо, где солнце уже ощутимо сместилось к горизонту. Скоро навалятся сумерки, и придется несолоно хлебавши отсюда ретироваться.

А результатов пока «с гулькин хрен», как образно выразился Батьянов, прощаясь с ними час назад.

— Эх, сейчас бы зубровочки да под балычок или по росеночка жареного с кашей, — протянул мечтательно Вавилов и потянулся. — Впрочем, я бы и от блинов с икоркой не отказался. А? — он вопросительно посмотрел на Алексея. — Ты бы отказался?

— Я бы тоже не отказался, — ответил Алексей, — только до ужина нам сейчас, как до Луны пешком.

Они обошли уже несколько дворов и пока не встретили ни единого человека. Или обитатели этих убогих жилищ умело хоронились от посторонних людей, или возвращались домой лишь переспать. В некоторых домах на них бросались злобные псы, посаженные на цепь.

И тогда Вавилов брал Варьку на руки, боясь, что ее порвет свирепая собачня.

Наконец, переулок уперся в стену сплошного кустарника, росшего у подножия крутой горушки. Дорога скользнула вниз в старый овраг, по дну которого бежала узкая речушка, затянутая пожелтевшим льдом. На нем еще сохранились следы полозьев и конский навоз.

Вавилов спустил Варьку на землю. Она деловито отряхнулась, присела на тощий задок и почесала задней ногой за ухом. Но вдруг вскочила на ноги, коротко тявкнула и бросилась в кусты. И тут же залилась неистовым лаем.

Выхватив револьверы, они обошли кусты с двух сторон, и уже через мгновение Алексей извлек на свет божий нелепое существо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось изможденной старухой, грязной, с подбитым глазом и провалившимся носом. Она испуганно скукожилась на дороге, прикрываясь от наскакивающей на нее Варьки скрюченными от старости, покрытыми коростой руками.

— Ты кто? — толкнул ее Вавилов носком сапога.

Бабка затряслась и что-то прошамкала беззубым ртом.

— Ничего не пойму! — Вавилов поднял взгляд на Алексея. — По-моему, она сумасшедшая! — Он опять наклонился к бродяжке. — Хлебца хочешь?

Она перестала трястись и вполне осмысленно посмотрела на Ивана. Затем усиленно закивала головой.

Вавилов полез в карман и достал завернутые в бумагу пару ломтиков ситного с ливерной колбасой — Варькин обед. Один из них он подал старухе, а второй отдал Варьке, которая, высунув язык, преданно ему улыбалась. Оба ломтика исчезли в мгновение ока. Причем Варька лишь молча облизнулась, а бабка замычала и принялась что-то объяснять на пальцах и показывать в сторону лачуг, видневшихся за спинами сыщиков.

— Ты что ж, немая? — поразился Вавилов.

Бабка закивала в ответ головой и вдруг раззявила рот. Сквозь обломки гнилых зубов виднелся язык, вернее его часть.

— Фу, ты! — скривился Иван и приказал ей:

— Закрой пасть! — Присев рядом с бродяжкой на корточки, снизу вверх посмотрел на Алексея. — Видно, крепко проштрафилась дамочка, если языка лишилась— И повернулся к старухе. — Видела кого-нибудь здесь поутру или вчера вечером возле во-он того дома? — показал он на руины, в которых произошло убийство…

Бабка с готовностью кивнула головой и преданно посмотрела на Ивана. Но их последующий «разговор» проходил таким образом, что Вавилову пришлось не единожды вытирать обильный пот, выступивший у него на лбу. По крайней мере, Алексей почти ничего бы не понял из мычания бабки, ее резких вскриков и взмахиваний руками, если бы не комментарии приятеля.

Иван:

— Мужчина? Он один был?

Бабка потрясла перед его лицом пальцем и утвердительно кивнула головой.

Иван:

— Ты его раньше видела?

Бабка сердито замычала, мотнула головой слева направо и показала что-то, немного приподняв руку над землей, потом уставила палец в грудь Вавилову.

Иван:

— Маленького роста совсем? Такой, как я?

Бабка вновь отрицательно помахала головой.

Иван:

— Ниже?

Бабка кивнула головой, соглашаясь. Потом быстро задвигала согнутыми в локте руками и протянула руку в сторону выезда из переулка.

Иван:

— Убежал? Туда убежал? Когда? Утром?

Бабка приложила ладони к щеке и закрыла глаза.

Иван:

— Ночью, значит. — И тяжело вздохнул. — Ну, бабка, заездила ты меня совсем.

Бабка ощерилась в улыбке беззубым ртом, затем подобрала с земли палку, опять согнула руки в локтях, изображая, что бежит, и вдруг, размахнувшись, отбросила палку в сторону.

Вавилов удивленно присвистнул и посмотрел на Алексея.

— По-моему, наша красавица хочет объяснить, что убийца сбросил свою дубинку. — И, склонившись чуть ли не вплотную к обезображенному дурной болезнью лицу бродяжки, громко, с расстановкой произнес, кивая на Алексея:

— Сейчас этот молодой человек пойдет вдоль дороги, и ты дашь знать, как только он поравняется с местом, где мужик сбросил дубинку.

Алексей направился к дому, затем миновал его, но не успел сделать и дюжины шагов, как бабка громко замычала за его спиной.

— Стой! Стой! — закричал отчаянно Вавилов и бросился следом за ним.

Они подошли к большой куче мусора, нависшей над неглубокой канавой, заросшей тальником. Вавилов спрыгнул на ее дно и через мгновение поднялся наверх с металлической штангой, весившей не менее десяти-двенадцати фунтов. Один ее конец вместе с шаром был отпилен. Вся она была залита кровью, а к оставшемуся шару прилипли волосы, кусочки какого-то серого вещества и прошлогодние листья, устилавшие дно канавы вперемешку с раскисшим снегом. Этой, своего рода булавой, видимо, и орудовал преступник, проламывая черепа своим жертвам.