— Вам известно, какой номер он обслужил последним?
— Я бы сказал, первым и последним, — поправил его официант. — Третий номер. Заказ не бедный был, я его запомнил. Варламов по этому поводу еще зубоскалил, дескать, сейчас актер сил наберется и пойдет синяки в пятый номер раздавать.
— Выходит, всем было известно, кто поселился в этих номерах?
Официант пожал плечами и ухмыльнулся.
— А что тут скроешь? Мы наших гостей по походке из тыщи узнаем, особливо тех, кто кажную неделю бывают. Нам что? Дело обычное! Как прикажете! — Он изогнулся в поклоне, угодливо улыбнулся и сделал вид, что сдергивает полотенце с согнутой в локте руки. — Сделайте ваше одолжение!
— Можешь быть сво… — Тартищев не успел закончить фразу. Двери кабинета распахнулись, и в него влетел метрдотель ресторана Владимир Архипович Прелович. Седые усы его, обычно аккуратно расчесанные, и короткая ухоженная борода были изрядно растрепаны.
Точно так же как и волосы, прежде уложенные и тщательно набриолиненные, сейчас спадали на лоб, а щеки метрдотеля расцветили яркие пунцовые пятна.
Он с трудом перевел дыхание и, прижав руку к груди, произнес, слегка заикаясь:
— Ф-федор М-михайлович! Варламова нашли! Горничная в чулан сунулась, а там он… С-среди швабр, старым ковром прикрыт…
Тартищев стремительно вскочил на ноги. Желваки выступили на скулах, но он даже не выругался, и лишь сузившиеся и потемневшие глаза выдали, насколько ему хочется рявкнуть в душу-мать и вспомнить всю ее родословную.
…Раздетого до исподнего официанта, очевидно, поначалу оглушили валявшейся тут же пустой бутылкой из-под шампанского, а потом задушили тонкой бечевкой, прорвавшей кожу на шее. Крови было мало, почти незаметно на старом выцветшем коврике, который валялся в чулане явно с незапамятных времен и весь был пропитан пылью и изъеден молью.
У входа в чулан столпилась масса народа: лакеи, официанты, повара, горничные — не менее двух десятков человек. Краем глаза Тартищев заметил Желтовского и, не удержавшись, рявкнул:
— Посторонним покинуть место происшествия! Немедленно! — И уже тише пробурчал:
— Все следы затоптали к такой-то матери! — И, повернувшись к подоспевшему на звук его голоса надзирателю данного околотка Чачулину, приказал:
— Всех репортеров из гостиницы удалить! И вообще, кто им позволил здесь отираться?
Чачулин побледнел и, прихватив двух городовых, бросился выполнять приказ начальства. Недовольные крики и ругань, последовавшие за этим, подтвердили, что околоточный с заданием успешно справился. И теперь Желтовский и прочая гнусная братия перестанут действовать на нервы и чрезмерно раздражать начальника сыскной полиции.
— Ну-с, Федор Михайлович, какие наши обстоятельства? — раздался за его спиной знакомый голос.
Судебный следователь Аркадий Маркович Божко протянул ему руку в тонкой кожаной перчатке и, брезгливо сморщившись, кивнул на распахнутые двери чуланчика— Опять кровушка пролилась?
— Пролилась, — вздохнул Тартищев и пожал руку тучному, страдающему одышкой помощнику прокурора Басманникову, который занимался убийствами. — Будете осматривать место происшествия?
— Направьте сюда своих людей и доктора. Пускай все тщательно осмотрят и опишут. А мы пройдем пока в номера. — Божко обвел взглядом толпящихся в коридоре людей и скривился еще больше. — Всех из коридора убрать. Но никто не смеет расходиться, пока я не опрошу свидетелей. — И повернулся к Тартищеву:
— Вы с кем-то уже успели побеседовать?
— Успел. С владельцем, коридорными и официантом, который обслуживал пятый номер. Взяли с них объяснения в ходе первичного дознания. По горячим следам, так сказать, чтобы представить картину преступления по времени.
— Обыски, выемку вещественных доказательств, вещей потерпевших производили? — поинтересовался Басманников.
— Нет, мои агенты составили протоколы осмотра места происшествия, дактилоскопист откатал следы пальцев, а врач произвел наружный осмотр трупов, и пока все оставили в прежнем виде. Постояльца из третьего номера, актера Зараева отправили в губернскую больницу в крайне тяжелом состоянии. По словам доктора — тяжелое отравление ядом белладонны, или красавки.
Трупы убитых находятся в пятом номере, но карету из мертвецкой уже вызвали.
— Ладненько, складненько, чудненько! — протянул, почти пропел Божко задумчиво и кивнул Басманникову. — Пойдемте, Павел Трофимыч, осмотрим-с поле битвы, так сказать! — И бросил, не поворачивая головы, Тартищеву:
— Мне велено убийство на Толмачевке взять в свое производство, точно так же, как и это, гостиничное. Федор Михайлович, вы не находите, что за последнее время прямо валом убийства пошли, и все с каким-то кандибобером непонятным?
Тартищев неопределенно пожал плечами, но предпочел не ответить. Божко хотя и обладал отвратительным нравом, но был из тех немногих следователей, к которым Федор Михайлович относился с доверием. Но он еще вдобавок знал, что следователь не любитель делать скоропалительные выводы, тем более на ходу, через плечо.
Поэтому оставил свое мнение на потом…
Басманников вошел в пятый номер первым и сразу же заполнил собой прихожую. Тартищеву, замыкавшему процессию, пришлось слегка напрячься, чтобы проникнуть в номер. В результате помощник прокурора и следователь, бросив короткие взгляды на трупы и кровавый потоп в спальне, приказали везти убитых в мертвецкую, а сами перекочевали в гостиную и расположились вокруг стола, с которого до сих пор не были убраны следы вечерней трапезы.
— Докладывайте, — бросил, словно в никуда, Божко. С первой минуты их знакомства во время расследования убийства Отто фон Дильмаца он намеренно игнорировал Алексея, как будто не смог простить ему что-то. Но обстоятельства и служебные дела постоянно их сталкивали. Поэтому этот делано холодный тон и отрешенный взгляд Алексей однозначно воспринял на свой счет и стал излагать суть преступления, совершенного в ночь со второго на третье апреля, на четвертой неделе Великого поста…
— Итак, вы полагаете, что убийство актрисы Каневской и неизвестного господина было инсценировано? — спросил Басманников, когда Алексей закончил Докладывать результаты предварительного расследования.
— Я полагаю, что Сергей Зараев поселился в третьем номере не случайно. Из неизвестных нам источников он узнал, что в соседнем номере некий господин, которого мы условно обозначили буквой К по обнаруженной на его белье монограмме, назначил свидание Раисе Каневской. Она считалась любовницей Зараева на протяжении последних трех лет. Я уточняю, считалась, потому что она постоянно изменяла ему с другими мужчинами, но, как утверждает его отец, Геннадий Васильевич Зараев, Сергей воспринимал это как должное и сам частенько находил утехи на стороне. Одним словом, любовники не обременяли себя обязательствами и клятвами.
— Это все лирика, молодой человек, — сухо изрек Божко. — Возможно, он очень ловко скрывал, что дико ревнует Каневскую. Дамочка она была красивая и соблазнительная и легко кружила головы и не таким юнцам, как Зараев. Поэтому версия мести за чересчур легкомысленное поведение, думаю, самая предпочтительная.