— Федор Михайлович, вы полагаете, что этот человек не случайно оказался в гостинице? — спросил Басманников.
— Случайно ночью здесь никого, кроме клиентов, не бывает. Вероятнее всего, постоялец. Судя по калошам, из состоятельных. Вероятнее всего, из чиновников или купцов. И нам предстоит по инициалам выяснить, занимал ли кто в эту ночь номер с подобными инициалами. Он ведь мог ошибиться не только номером, но и этажом. Особенно, если был подшофе. Но он точно не из служащих гостиницы. Они по коридорам и номерам в калошах не шлындают, а переодеваются в служебной комнате на первом этаже, как раз неподалеку от того чулана, где обнаружили тело Варламова.
— Вполне резонно, — согласился с доводами Тартищева Божко, — но все же, каков тогда мотив этого преступления, если вы отвергаете убийство из-за ревности?
— Ревность мы тоже не отвергаем. Каневскую мог убить один из ее любовников. Теперь нам придется основательно поработать, чтобы выявить все связи этой любвеобильной дамочки.
— Что ж, одно могу сказать, он весьма хладнокровный и рациональный субъект, — Божко покачал головой и вперил задумчивый взгляд в лоб Тартищеву. — Убийство из-за ревности зачастую происходит на эмоциях, на нервах, а здесь слишком уж основательно все продумано. Человек этот, без всякого сомнения, умен и хитер, но не профессионал.
— Мы это тоже заметили, — согласился Алексей. — При всем его кажущемся хладнокровии и расчетливости он не учел несколько моментов, что почти однозначно не позволяет считать Сергея Зараева убийцей.
— Версия грабежа, очевидно, тоже отпадает?
— Скорее всего, — ответил Алексей. — Золотые часы убитого и драгоценности Каневской не взяты. Возможно, в портмоне у убитого были какие-то деньги. Мы их там не обнаружили. Но если даже там была значительная сумма, то это совсем не повод, чтобы столь жестоко обойтись со своими жертвами.
— Я смею утверждать, что это убийство, пока не совсем понятным образом, но смахивает на убийство на Толмачевке, — произнес глухо Тартищев. — Судите сами. Убийца так же тщательно готовился к преступлению, сделал все, чтобы вывести нас на другого человека.
Но мы все ж достаточно быстро установили, что Журайский не имеет к убийству Ушаковых никакого отношения, разве что косвенное, благодаря собственному разгильдяйству.
— Но почерк! — воскликнул Божко. — Почерк убийства! И орудия! Там револьвер и кистень, а здесь — опасная бритва!
— Вероятно, убийца поначалу тоже хотел использовать револьвер, но испугался наделать шуму. Револьвер, который обнаружили в номере Зараева, совсем другой модели, чем тот, которым убивали Ушаковых. Это небольшой «браунинг», а на Толмачевке использовали «наган». К тому же Зараев-старший утверждает, что у Сергея никогда не было оружия. Выходит, его подбросил убийца, — пояснил Тартищев. И уже более упрямо добавил:
— Но я кожей чувствую — подход к организации преступления здесь и на Толмачевке один. Подставить вместо себя другого человека. И сделать все, чтобы это выглядело максимально достоверно. Такое впечатление, что убийца с карандашом в руках расписывал каждый свой шаг, просчитывал его последствия.
— Словно режиссер, все мизансцены продумал, — произнес задумчиво Басманников.
— То и я говорю, — посмотрел на него мрачно Тартищев. — Уж не связан ли он с театром или околотеатральным миром? Тем более что и здесь, и там убиты актрисы.
Божко окинул его скептическим взглядом.
— Вот и вы попались на удочку общественного мнения, Федор Михайлович! В городе черт-те что судачат.
Не хватало нам поверить в маньяка, который актрисок пользует, а потом кровь их выпивает. Муромцеву осталось сюда приплести, и полный букет сюжетов для дешевого романчика.
— Романчик-то не совсем дешевый получается, Аркадий Маркович, — произнес сквозь зубы Тартищев и окинул Божко тяжелым взглядом. — У меня есть все основания считать, что смерть Полины Аркадьевны Муромцевой случилась отнюдь не по причине самоубийства, а была ловко подстроена неизвестным нам господином. Отсюда вывод: кто-то действительно охотится за актрисами нашего театра. Причем его ведущими актрисами. И каков мотив им двигает, пока остается в области догадок. Предположений у меня несколько, и среди них нельзя отбрасывать даже самые бредовые.
— Из области тех, что кто-то решил помешать открытию театра? — усмехнулся Божко. — Выходит, господин Желтовский попал в яблочко.
— Желтовский, конечно, еще тот негодяй, — заметил мрачно Тартищев, — но в изворотливости ума ему не откажешь. Так что я и мои сыщики готовы рассмотреть и эту версию.
— Вы докладывали Батьянову о своих сомнениях по поводу смерти Муромцевой? — быстро спросил Басманников.
— Еще не успел. Но изложу свою точку зрения сегодня вечером.
— Я думаю, что все три дела необходимо объединить в одно. — Божко поднялся на ноги и подал руку Тартищеву. — Федор Михайлович, если я не ошибаюсь, дельце на этот раз крайне сложное попалось, причем нам не от чего пока оттолкнуться. Разве только эти калоши…
— Что ж, нам не привыкать и от таких незначительных улик отталкиваться! — Тартищев в свою очередь поднялся из-за стола и пожал руку следователю. — Мои агенты сделают все возможное и невозможное, чтобы выйти на владельца калош. Возьмем в разработку театр и окружение убитых актрис. Велю отдать распоряжение дворникам, чтобы проследили, не пропал ли кто из жильцов в эти дни. Опросим извозчиков, не взял ли кто поздно вечером от гостиницы или от одной из двух улиц, на которой она стоит, седока-мужчину, который подходит под описания свидетелей. Одного из агентов отправлю в Воздвиженскую часть, где производится врачебно-полицейский осмотр всех гуляющих по бланку [9] . Я же лично займусь сыском по делу Муромцевой.
Возможно, убийца и чувствует себя столь вольготно, что ему безнаказанно сошло с рук убийство Полины Аркадьевны и существенно затянулся розыск по Толмачевке.
Но ничего, землю грызть будем, но эту падаль найдем!
— Я уверен, Федор Михайлович, вы сделаете все возможное, чтобы помочь следствию, — заметил сухо Божко и неожиданно для всех улыбнулся. — Только землю грызть не надо. На всех подлецов зубов все равно не хватит. А сами через пару лет будем на преступников вставной челюстью клацать. Так этим их не испугаешь!
И Тартищев не выдержал. И тоже рассмеялся в ответ.
— Разрешите войти?
В дверь просунулась бородатая физиономия и вопросительно уставилась на Алексея.
— Входи, — приказал Алексей и строго спросил:
— Кто таков?
Рослый детина, с виду явный извозчик, переступил порог и нерешительно замялся у дверей, терзая в руках овчинную шапку. Одет он был в новый армяк и крепкие сапоги. Лет ему было едва ли за тридцать, но густая русая борода без единой сединки придавала ему вид важный и степенный. Такой попусту свое время тратить не любит, и, если заявился в полицию, значит, событие случилось исключительное…