— Федор Михайлович не докладывает мне о своих занятиях. Но он велел извиниться, что не смог прибыть по вашей просьбе из-за чрезмерно важных дел.
— Знаю я эти дела, — пробурчал Кретов. — Слишком нос дерет ваш Федор Михайлович. Мне его фокусы давно известны. Если б я ногу не сломал, шиш бы он тебя сюда направил. Пришлось бы на Тобольскую в ваш желтый дом самолично тащиться. — Он отбросил сигару и, скривившись, уставился на Алексея. В течение минуты он тщательно обследовал его взглядом и, видимо, остался недоволен, потому что морщился еще сильнее. — Зелен ты больно, — сказал он после паузы и вздохнул. — А дело серьезное…
Алексей промолчал, ожидая продолжения.
Кретов вновь окинул его тяжелым взглядом, пожевал нижнюю губу точно так же, как это проделывала Анфиса, и это было пока единственным сходством между отцом и дочерью, но в равной степени и с той теткой, на которую Алексей загадал желание. Общего с Никодимом Кретовым у них было немного — всего лишь курносый нос да рыжеватые волосы. А вот глазки у купца были и вовсе крошечные, вдобавок скрывались под толстыми, в три складки, веками. Что же касается остальной родни на портретах, то глаза у них были большими и слегка выпуклыми, как у бесстыжей дочери Никодима Корнеевича.
— Когда Тартищев венчается? — неожиданно спросил Кретов.
— В октябре, — удивленно посмотрел на него Алексей.
Кретов крякнул и пристукнул кулаком по столешнице.
— Обскакал меня здесь Федор Михайлович, ох обскакал! Такую кралю себе отхватил!
— А что же вам помешало ее отхватить? — весьма вежливо справился Алексей.
— Не твово ума дело! — рассердился Кретов и сжал руку в кулак, отчего костяшки пальцев побелели. — Шибко зелен еще, чтоб подобные вопросы задавать! Я, может, год вокруг Анастасии Васильевны ходил, все примеривался, с какого бока подступиться, а он раз, без всяких церемоний…
И смотри-ка, даже венчаться надумали!
— Вы этот вопрос хотели с Федором Михайловичем обсудить? — продолжал добираться до сути Алексей.
— Нет, не этот! — рявкнул Кретов и недовольно насупился. — Пришлют сосунков, никакого у них уважения к старшим. Так и прут напролом, так и лезут с вопросами!
— Никодим Корнеевич, я убедительно вас прошу изложить свой вопрос, — подчеркнуто сухо произнес Алексей, — я хотя и сосунок, но поблажек по службе не имею. Федор Михайлович отвел на мой визит не более двух часов. Поверьте, у нас слишком много работы, чтобы позволить себе распоряжаться служебным временем по собственному усмотрению.
— Ишь ты как загнул, — усмехнулся Кретов, — служебное время… по собственному усмотрению… Можно подумать, что у меня амбар времени и делами своими я не занимаюсь. Шалишь, брат! Всякому разговору свое время! Вот скажи, Анфиска моя к тебе приставала?
— Анфиска? — Алексей сделал удивленное лицо. — Какая еще Анфиска?
— Ну, значит, приставала, — покачал головой Кретов, — вот же несносная девка. Уже единожды замуж сходила, мужика под кресты уложила, а теперь нового подавай. Ты смотри, она только с виду дура дурой, а так на любого верхом сядет да еще аллюром по кочкам пустит.
— Но я как-то… — Алексей пожал плечами, чувствуя, что краснеет. — Я не…
— Да ладно тебе, — неожиданно добродушно рассмеялся Кретов, — не бери в голову. — И тут же заинтересованно посмотрел на него. — Что закраснелся? Али прежде бабы на тебе не висли?
— Дело не в этом, просто я…
— А то женись на Анфиске, — перебил его Кретов.
Маленькие глазки весело блеснули. — Я приданое хорошее дам, а помру, все тебе отойдет, конечно, если Анфиска вусмерть не заездит. Шальная она у меня!
— Простите, Никодим Корнеевич, но в ближайшие пять лет я жениться не собираюсь.
— А ты не зарекайся, — усмехнулся Никодим Корнеевич, — выходит, не встретил еще свою зазнобу. А как встретишь, так про клятвы и обеты даже не вспомнишь, да и про свою службу наверняка забудешь!
— Обычно я не бросаюсь словами, — вздернул подбородок Алексей, — и к тому же я сюда пришел не обсуждать мои планы на будущее, а по другому поводу. Мне поручено выяснить, что вас тревожит и почему вы решили обратиться в полицию!
Кретов, набычившись, несколько раз пыхнул сигарой, потом зажал ее между пальцев и погрозил Алексею:
— Но-но, указывать мне вздумал! Щенок!
Алексей молча поднялся и направился к двери.
— Ты что? — опешил купец. — Куда это лыжи навострил?
— Видимо, Федор Михайлович не правильно вас понял, — повернул голову, приостановившись, Алексей, — если вам некому показать свой дурной нрав, то определитесь с этим как можно скорее. А вымещать свою злость на чинах полиции не советую. Так ведь и в «холодную» загреметь недолго за оскорбление официального лица при исполнении им служебных обязанностей.
Никодим Корнеевич побагровел и некоторое время ловил воздух открытым ртом, а потом со всего размаху опустил кулак на столешницу и рявкнул:
— Ах, так тебя разэтак, молокосос! Кого учить вздумал!
Вертайся назад и слушай, что я тебе скажу!
Алексей в упор посмотрел на разгневанного купца.
— Я вернусь и выслушаю вас только в том случае, если вы прекратите на меня орать и обзывать молокососом. И учтите, из отведенных мне на разговор с вами двух часов целых тридцать минут ушли на пустое выяснение отношений и ваши крики!
Кретов озадаченно посмотрел на него, покачал головой и неожиданно миролюбиво произнес:
— Ладно, чего уж там! Ты еще не слышал, как по-настоящему орут-то. Куры дохнут, если в душу-мать рявкну! Проходи давай. — Никодим Корнеевич махнул рукой, указывая на покинутый гостем стул. — Разговор у меня долгий, дай бог в отведенное время уложиться, — и, рассмеявшись, подмигнул Алексею. — Уважаю все-таки Федора Михайловича. Знает, кого мне подсылать, — и вновь рассмеялся.
Алексей молча вернулся на свое место и выжидательно уставился на хозяина. Тот поворочался в кресле, кряхтя и ворча что-то себе под нос, повозил по ковру больной ногой, устраивая ее поудобнее, наконец вымолвил:
— Я бы это дело сам расхлебал, да вишь — ногу сломал неделю назад. Доктора говорят, не меньше двух месяцев придется на трех ногах прыгать, — кивнул он на костыли, — а мне нонче каждый день дорог. Тебя как зовут?
— Алексей Дмитриевич Поляков, младший агент сыскной полиции, — подал ему карточку агента Алексей.
— Вижу, что младший, — вздохнул Кретов, — но гонору уже на старшего хватает. Далеко пойдешь, если не сломают.
Из-за угла комнаты вынырнул с подносом в руках невозмутимый Данила в черкеске. На подносе в серебряном ведерке со льдом лежала прикрытая влажной салфеткой бутылка водки, стояли две хрустальные стопки и деревянная чашка с замороженной брусникой.
Молча разлив водку по стопкам, Данила обернул ведерко со льдом салфеткой и, поклонившись, так же молча удалился. Хлопнула дверь кабинета, и Алексей остался наедине с его хозяином.