— Меня не стоит ловить. Меня губернатор знает.
Я каждый год жертвую на благотворительность пятьдесят тысяч рублей…
— Не сомневаюсь, — Алексей учтиво улыбнулся, — вы, господин Басмадиодис, исключительно добропорядочный гражданин. И те бланки паспортов, которые находятся в этом пакете, они все исключительно для вас и ваших родственников. Вы, видно, очень сильно соскучились по родным местам?
— С чего вы взяли? — опешил ювелир.
— Ну как же, для чего ж вам тогда понадобилось аж три десятка заграничных паспортов? Не иначе, желаете побывать вместе со своим семейством на Балканском полуострове, осчастливить, так сказать, Элладу своим визитом?
— Какие еще паспорта? — неожиданно добродушно рассмеялся Басмадиодис. — Вы что-то путаете, молодой человек! — Его взгляд метнулся в сторону, но Алексей успел развернуться, принять удар ножа на пакет и тут же поставить подножку крепкому смуглолицему мужчине, которого он тоже видел сегодня в магазине. И уже в следующее мгновение нападавший лежал лицом вниз, а Алексей, прижав его коленом к земле, вытаскивал у него из-за голенища сапога еще один нож, а из кармана — заряженный револьвер системы «наган».
— Ой как нехорошо, господин ювелир, получается. — Алексей поднялся с земли, продолжая правой ногой удерживать своего противника в лежачем положении. — Вы всех своих гостей так встречаете? И на благотворительные балы небось тоже с «наганом» ходите?
— Говори, что тебе надо, легавый? — процедил сквозь зубы Басмадиодис, а Алексей подумал, что хитрый грек не зря занялся эвакуацией. Вот что значит нечистая совесть! В этом он убедился уже второй раз за день.
— Мне нужен адрес, по которому был доставлен браслет с изумрудами.
— Нагорная, 36. Дом вдовы Анастасии Синицыной.
— Кто его доставлял?
— Приказчик, ты его видел.
— Не «ты», а «вы», — устало поправил его Алексей и перебросил ювелиру пакет с бланками паспортов. — Забирай свое добро. Но учти, если господин Ольховский заинтересуется твоим побочным промыслом, каторги тебе не миновать. И никакая благотворительность не спасет. А за адрес спасибо. — Он пнул в бок лежащего на земле мужчину. — Будешь лежать, пока я не выйду за ворота, а вскочишь раньше времени, схлопочешь пулю в лоб…
Он подошел к возчику, взял у него из рук ящик и чуть не уронил его наземь. Ящик оказался неожиданно тяжелым, как будто набитым свинцом. И неудивительно: под крышкой как раз и находился свинец, вернее, буквы из свинца, типографский шрифт… И Басмадиодис не зря беспокоился, и нож не зря чуть не вонзился в спину Алексея… Устройство подпольной типографии было уже не уголовным преступлением, а государственным, и грозило не просто тюрьмой, а тюрьмой каторжной, и на достаточно длительные сроки.
— Нет, что адрес добыл, конечно, молодец, но все остальное — просто уму непостижимо! — Тартищев обвел Алексея сердитым взглядом и стукнул кулаком по столу, на котором лежало конфискованное Алексеем оружие. — Настоящий сыщик никогда не лезет на рожон. Ты же чуть ли не представление устроил! По-гусарски, шашки наголо и в атаку! А если бы Басмадиодис оказался ни при чем? А вдруг бы он не ящики со шрифтом перевозил, а, допустим, капусту или мебель на дачу, что тогда? Представляешь, какой скандал он мог бы закатить? И полетела бы не только твоя голова, но и моя в том числе. Благодари бога, что у ювелира действительно морда в пуху!
— Ящики сами по себе небольшие, но очень тяжелые, — ответил обиженно Алексей. — Мужик сгибался в три погибели, когда их переносил. Поэтому я и предположил, что это шрифты и оборудование для типографии. На чем-то ж они эти бланки печатают? А у грека, я думаю, не просто рыло в пуху, по нему давно каторга плачет!
— Правильно, плачет, но это не наше дело, пусть Ольховский им и занимается. У нас своего дерьма хлебать не расхлебать! Вот скажи мне на милость, ты зачем ювелиру пакет с бланками вернул?
— А что это меняет? Доказать, что они ему принадлежат, мы бы все равно не доказали, — пожал Алексей плечами, — а раз адрес сказал, я его и отблагодарил.
— Отблагодарил! — усмехнулся Тартищев. — Ты сам того не понимаешь, какую головную боль с меня снял. А то пришлось бы исправнику об этом докладывать, Лямпе объяснять, перед вице-губернатором отчитываться… Нет, Ольховскому я, конечно, намекну, что есть, дескать, кое-какие подозрения… А там уж пусть его филеры землю копытят!
— Да Басмадиодис уже наверняка и типографию, и гравера десять раз перепрятал…
— Перепрятал, но не уничтожил, запомни это.
Притихнуть притихнет. Но не надолго. Деньги от изготовления фальшивых паспортов он имеет немалые.
Тридцать бланков! Не иначе как крупный побег готовится, и наверняка политических. Уголовнички, Алеша, дальше Москвы и Питера не шастают. Там места хлебные, богатые. А вот политические, те все в Швейцарию да во Францию бегут, правда, Италией тоже не брезгуют. Чахотку да ревматизмы пытаются излечить, что в наших краях заработали. Да, — протянул он задумчиво, — придется, видно, бросить Ольховскому этот кусок, а он-то, можно не сомневаться, из своих зубов его не выпустит. Уж я-то знаю, как его агенты работают! — И он вновь сердито посмотрел на Алексея. — Не то что мои, щенки сопливые! — Он подошел к Алексею, схватил его за отвороты сюртука и слегка встряхнул. — Отвечай, что за детские игры в казаков-разбойников устраиваешь? Как должен агент вести наружное наблюдение? Молчишь? А ведь я тебя предупреждал об этом и уже не один раз. Прежде всего, так, чтобы никому и в голову не пришло, что ты занимаешься слежкой, и этому Носатому в первую очередь.
— Но у меня совсем мало времени оставалось. И я посчитал, что тут надо поступить другим манером, чтоб он забеспокоился и выдал себя.
— А если б он тебе пулю в лоб пустил, или кастетом в висок запендюрил, или встретила б тебя на той улице толпа его приятелей, человек этак пять, что тогда? Нет, милый мой, сегодня тебе повезло, а завтра немудрено и с головой расстаться. Благодари бога, что живой и даже синяков не заработал! — Тартищев отвернулся от него и махнул рукой:
— Иди-ка ты, голубь, с моих глаз долой! Определяю я тебя на денек под домашний арест и приказываю: подумай на досуге, как остаться с головой на плечах и не рисковать ею без особой на то надобности.
Цветок, который он вынес под полой шинели из квартиры Дильмаца, красовался в самом центре клумбы и, как показалось Алексею, стал даже пышнее, а цветы у него были не белые, а нежно-розовые, как платье у Лизы, в котором он видел ее в последний раз на этой поляне. Он пригляделся. Следы от прыжка были почти незаметны. Правда, некоторые цветочные стебли заботливо подвязаны к колышкам, да и его цветок, похоже, тоже пересаживали… Но в целом клумба выглядела, бесспорно, лучше, чем до его злополучного приземления.
Алексей осмотрелся по сторонам. Траву на поляне выкосили и сложили в маленький аккуратный стожок.
Чуть в стороне от клумбы появилась узенькая скамейка и навес над ней. С трех сторон от него были натянуты До земли крепкие шнуры, за которые уже успели ухватиться усиками душистый горошек и конский каштан — через неделю-другую здесь будет уютная тенистая беседка.