— И с чего бы я его лишилась?
— A с того, милая, что не с кем тебе гулять будет.
Сопрут твоего кошака, как пить дать сопрут!
Служанка, слегка приоткрыв рот, некоторое время смотрела на Вавилова, потом с опаской произнесла:
— А вы откуда про все знаете?
— Да откуда ж мне не знать? — Вавилов усмехнулся и поднялся на ноги. Склонился к служанке и прошептал едва слышно:
— Как же мне не знать, милая, если я и есть главный кошачий вор! — Он подмигнул совсем растерявшейся девушке и быстрым шагом направился из сквера к фонтану, у которого толпились извозчики, поившие своих лошадей. Алексей последовал за ним. Но не выдержал, оглянулся и увидел только спину удиравшей без оглядки служанки с толстым котом под мышкой.
На стоянке извозчиков они купили по кульку семечек и направились проходными дворами на Баджейскую улицу, где располагалась основная часть трактиров и два ресторана — «Райская поляна» и «Бела-Вю». В них подавали европейские блюда, в отличие от трактиров, где по-прежнему потчевали по-русски — сытно и обильно.
— Вот ты, Алексей, скажи, что самое важное в нашей работе, помимо маскировки? — спросил Вавилов и сам же ответил:
— А это, брат, «география». Город ты обязан изучить как свои пять пальцев. Все проходные дворы, как «Отче наш», должен знать! Все пожарные лестницы, черные ходы, люки сточные, выгребные ямы, даже сортиры уличные. У меня, да и не только у меня, полно случаев было, когда воры или разбойники от нас через очко в клозете ускользали, или через люки в мостовой, один даже в выгребную яму с головой нырнул, чтобы от погони уйти. Вытащить-то мы его вытащили, но вони потом на все сыскное было, упаси господь! — Он поморщился. — Но даже это не самое сложное.
Сложнее всего с людьми работать, тем более с теми, кого человеком назвать язык не поворачивается. Сам посуди, у меня, как старшего агента, в подчинении обычно десять-двенадцать младших агентов работает, для встречи с ними две-три явочные квартиры в разных концах города использую, а у каждого младшего агента имеется еще по десять-пятнадцать доверенных лиц, это уж из числа тех, кого он сам вербует и о которых только он знает, и никто другой. К тому же на твоем участке на тебя и извозчики должны пахать, и швейцары, и дворники, и акушерки, и провизоры в аптеке… Но учти, ни в коем случае не ввязывайся ни в какие склоки, ни в какую мелочевку. Старайся уклоняться от тех происшествий, в которых ты так или иначе мог бы фигурировать как гласное лицо: понятым или свидетелем…
Они вышли на базарную площадь, и Иван сразу подобрался и приказал Алексею:
— Отстань от меня на несколько шагов, но так, чтобы все видеть и слышать, а потом подробно доложишь, что успел заметить!
Бросая в рот семечки и сплевывая шелуху особым способом, чтобы она не налипала на губе, Вавилов шел по базару степенно и важно, словно не замечая, что толпа перед ним расступается, а кое-кто спешит и скрыться от греха подальше.
Вот подбежал к нему плюгавый малый и что-то быстро проговорил. Вавилов замедлил шаг и пробормотал догнавшему его Алексею:
— Плотва опять объявился. Обратник с каторги.
Говорят, проигрался, сейчас по злому работает. Вместе с марухой своей Варькой. — Он всмотрелся в высокую женщину в пестром платке и едва слышно присвистнул. — Да вон же они. Рядом со старьевщиком крутятся… Ухват… Так-с!.. Корявый… Цапля… Варька мосластая и сам Плотва… Шуруют, вон гляди…
Алексей издали наблюдал, как женщина быстро посмотрела в их сторону, что-то сказала своему партнеру — мужику в поддевке и с козлиной бородкой, и они стали, быстро работая локтями, выбираться из толпы.
Остальные ширмачи, видно, подчинившись условному знаку, мгновенно исчезли среди массы торговцев и продавцов.
Вавилов прибавил шагу, ввинтился в толпу и моментально нагнал парочку.
Алексей увидел, как забегали глаза у Плотвы.
— Ей-богу, ничего не успел взять… Вчера до кишок раздели… Проигрался в пух и прах на мельнице у Ахмета — татарина…
— Что ж ты к нему подался? Беспалый вон шесть взял у Утюга на катране.
— Да и сам не знаю! Волосы теперя на себе рву…
Окромя меня, еще Стрелка взяли на четыре куска…
— Стрелка? — поразился Вавилов. — Я ж его самолично по этапу отправил еще в октябре.
Глаза у Плотвы забегали, и он едва слышно пробормотал:
— Эка вы… Отправили… Да он, почитай, четыре месяца на Хлудовке околачивался… Захар Игнатьич его от чирьев лечил… Кормил… А в четверг пофартило… Слыхал я, что купца какого-то на пару с Сохатым пришили, кажись, в Сорокине… Как одну копейку четыре больших отдал… Ахмет метал… Горох метал…
Назар Кривой резал…
— Так, значит. Стрелка до копья раздели, где ж он теперь отсиживается?
— Нигде! Ахмет ему сотенную дал, да плакат [41] ему еще раньше выправили. Отослали поутру почтовыми в Томск, а там дальше в Нижний… На ярманку… А Ахмет сегодня новую мельницу открывает, на Воздвиженской… Богатую!
— Ладно, валяй, — махнул Вавилов рукой, — но смотри, из города не уберешься — пеняй на себя!
— Иван Лександрыч, — затянул плаксиво Плотва, — позволь отыграться. Сегодня чуток пофартило… А завтра и духа мово тут не будет…
— Сроку тебе до утра, Плотва, — сказал сердито Вавилов, — соврешь, другой дороги тебе не будет, кроме как на рудники.
— Премного благодарны! Спасибочки вам! — чуть не взвился от радости Плотва и мгновенно растворился в толпе.
А Вавилов уже подходил к толстому татарину с узкими, почти затерявшимися в складках жирного лица глазами.
— Что, Ахметка, с добычей тебя! Когда на новоселье позовешь?
Ахмет побагровел, замахал Толстыми, с короткими пальцами руками, не зная, что сказать.
А Вавилов добивает его окончательно:
— Стрелка, значит, на четыре больших обглодали и в Томск спровадили?.. Ну, когда ж новоселье?
Татарин молча открывает и закрывает рот, а Вавилов, почти по-дружески хлопнув его по плечу, отправился дальше, чтобы удивить местное жулье своими познаниями, но и от них выудить все, что ему нужно…
Через час они сидели в трактире «Ромашка», на чистой его половине, выбрав места около окна, чтобы наблюдать за происходящим на улице.
— По одежке, смотри, выбирай, где закусить и что заказать, — опять стал учить его Вавилов. — Вот мы с тобой сейчас семгу и расстегаи с налимьей печенкой взять не в состоянии, так же как и мозги в горшочке, это для купчишек скорее подойдет, а вот окрошка в самый раз — лучшая еда для приказчика, особенно если хорошо погулялось накануне…
От выпитого пива Иван зарозовел, вытащил из портсигара папиросу и закурил.
— Сейчас мы ради твоей учебы, Алексей, по улицам шастаем, а вот когда перед тобой цель поставят, про все забудь: и про обед, и про ужин… — Он глубоко затянулся и щелчком отправил пепел в стоящую рядом пепельницу. — У нас всегда работы невпроворот. Будь «сусла» в отделении в пять раз больше, и то всем работа найдется. Да к тому же при Тартищеве спросу больше стало. Он и сам вихрем летает, но и с нас три шкуры дерет, если что-то не так… А десять лет назад, когда я только-только начинал, на весь город и губернию в придачу нас восемь сотрудников было вместе с Федором Михайловичем… И ничего, справлялись… Помню, был у нас старый сыщик Зимогоров, всю жизнь один прожил, хором не выстроил, ходил в шинели, на которую дохнуть страшно было, такая она ветхая, а когда пять лет назад помер, у него одних лишь часов золотых и серебряных целое ведро нашли…