— Ну и ловил бы этот сэр их в Тибетских горах! Чего в Сибирь-то приперся? — опять не сдержался и съязвил Иван. — Финажки некуда девать, что ли? И бродяжню эту заморскую с собой приволок. Видно, и впрямь денег куры не клюют?
— Что тебе до его денег, Иван, — остановил приятеля Алексей. И уточнил у атамана:
— Выходит, у вашего Кзылоола дети были? И, вполне возможно, что и внуки? Скажите, Никита Матвеевич, а в последнее время этих людей видели?
— Тафалары [30] , что у Тензелюка кочуют, говорят, часто его голос слышат. Но они его за злого духа считают, поэтому стараются с ним не встречаться. А вот в станице лет этак пятнадцать назад история одна вышла… — Никита Матвеевич почесал в затылке и нерешительно посмотрел на Ивана. Видно, опасался, не вызовет ли его рассказ очередной приступ смеха у гостя. Но тот смотрел на него как раз очень серьезно. И атаман решился. Ему было невдомек, что поток зубоскальства остановил кулак, который Алексей умудрился незаметно показать приятелю. — На том краю станицы, — махнул Шаньшин рукой в сторону майдана, — у нас вдова проживала.
Варька Заварухина. Ни детей, ни плетей, но хозяйство держала справное и двух сезонных работников. Мужик у нее бравый казак был. Старший урядник, да утонул спьяну в Кызыре.
При нем Варька тише воды ниже травы была, а после его смерти будто с цепи сорвалась. Всех принимала, никем не гнушалась! Ни старым, ни молодым. Драки из-за нее стали случаться! То голову кому проломят, то скулу набок свернут.
Бабы наши взвыли — и ко мне! Выселяй, вопят, Варьку из станицы сей момент. Всех мужиков станичных поиспортила.
Они теперь к ней, дескать, как мухи к дерьму липнут! Делать нечего! Вызвал я Варьку, серьезно с ней поговорил, урезонить пытался, а она, вдобавок ко всему, и передо мной решила юбку задрать. Я тогда ее нагайкой по мягкому месту отходил и сроку дал неделю, чтобы убиралась из станицы. — Атаман перевел дыхание. — Только ночью она исчезла. На второй день соседи ее хватились. Скотина орет дурным голосом, да собака вдруг принялась выть. Думали, померла Варька или прибил кто? Вошли в избу, нет никого. Кричали, кричали хозяйку. Не откликается. Все обшарили, нет нигде! Урядник полицейский приезжал, всех расспрашивал. Никто ничего не видел! А после он в огороде углядел несколько следов от босых ног. Огромные, на две моих ступни, и то в сапогах. Не иначе, Кзыл-оол ее в бабы взял.
— О господи! — перекрестился Иван. — Что ж, и такие случаи бывают? Неужто они баб людских для себя крадут?
— Раньше такого не наблюдалось! Может, своя померла, а он ведь мужик все-таки! Вот и высмотрел нашу Варьку, — усмехнулся Шаныпин. — Честно сказать, потом наши станичники встречали ее у Пожарских озер. Лет пять прошло после того. Оне там клюкву на болотах брали, а она прямо на них выскочила. Не сгинула, значитца. Прижилась! И только что в шкуры одета, а лицом чистая, похорошела даже. Увидела людей и назад, в тайгу! Видно, мужик, хоть и дикий, а к душе пришелся, если от станичников, словно козуля, сиганула?
— Нет, Никита, тут у вас не заскучаешь, — Иван удрученно посмотрел на него. — Это что ж такое получается? Эта Варька и ее хахаль могут в любой момент и на нас с Алешкой выскочить? Ты почему не предупредил, что такая живность в районе озер водится?
— Да о них уже, почитай, лет шесть никто не слышал.
Или скочевали куда, или померли давно! В последние годы зимы лютые стоят, снега выше головы падают. С голодухи могли загнуться. Я так Иннокентию Владимировичу все и обсказал. Он долго этому агликашке по-ихнему толковал, только тот все равно к Тензелюку решил двигаться.
— Смотрю, у вас не тайга, а проходной двор, — съязвил Иван. — Я думал в глухомань забиться, нет, куда ни глянь, то скитники, то ратники, то шиликуны черномордые, то дикая Варька со своим рыжим мужиком. Знаешь, Алексей, — повернулся он к приятелю, — мне это начинает нравиться.
Может, нам тоже в экспедицию подрядиться? Попутно узнаем, за кем они на самом деле охотятся. Чует мое сердце, что все их россказни — чистой воды прикрытие. Этот мужик, хоть и здоровый, но все ж один, а на него такую армию спроворили! И Голдовский тут при чем, если он специалист по истории и хорошо разбирается в древних книгах? — Он перевел задумчивый взгляд на лагерь. — И Евпраксия эта не зря здесь вертелась. Не нас она выглядывала. А тогда в городе и сегодня наверняка караулила эту братию. Значит… — Он замолчал и более пристально вгляделся в одного из проводников. Того, что был выше ростом и шире в плечах. Вгляделся и крикнул Шурке, лежащему в ближайших кустах:
— Эй, малой, принеси-ка трубу!
Шурка тотчас выполнил приказ. Всего мгновение Иван рассматривал проводника и, передав трубу Алексею, с торжеством в голосе произнес:
— Глянь-ка, Алеша! Порадуйся милому дружку! А то я поначалу никак понять не мог, кого мне этот верзила напоминает!
Линзы почти вплотную приблизили лицо проводника.
И хотя оно густо заросло щетиной, все ж нельзя было его не узнать. Глухонемой «офеня» собственной персоной сидел на корточках рядом с горой тюков, укрытых брезентом, смолил цигарку, но даже надвинутый на лоб козырек картуза не мог скрыть, сколь угрюм и тяжел его взгляд.
Алексей вернул подзорную трубу Ивану. Тот вопросительно посмотрел на него и в ответ на его кивок огорченно вздохнул:
— Да-а, для полного набора нам только Глухаря здесь не хватало! Чувствую, накрылся наш отпуск чем-то толстым и длинным! — и выругался более откровенно.
Над дальними горами полыхали зарницы. Там вовсю бушевала гроза. Но звуки грома не долетали до станицы, да и небо над ней после дневного ливня оставалось по-прежнему безоблачным. Крупные, молчаливые звезды наблюдали за Алексеем, перемигиваясь друг с другом на угольно-черном небе. На горизонте вставало зарево — вот-вот оттуда вынырнет луна. В сене что-то шуршало и попискивало. Неподалеку, вероятно, под застрехой дома или в курятнике, завозилась какая-то птица, ударила несколько раз крыльями, и вновь тишина навалилась на огромный мир, в котором Алексей ощутил себя всего лишь крохотной пылинкой. И чтобы опять почувствовать свою значимость, расправил плечи, набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул его. И принялся отыскивать на небе знакомые созвездия, только голову все туманили и не отпускали тревожные мысли.
Ему вдруг вспомнилась прошлогодняя августовская ночь.
Он тоже провел ее на сеновале, только у Арины, которую так преданно и беззаветно любил его приятель, бравый полицейский урядник Егор Зайцев. Точно так же заглядывались на него звезды, да в дальнем углу сеновала возилась собачонка Жулька, и требовательно поскуливали ее мордатые щенки.
А Егор и Арина, обнявшись, шли к баньке в конце огорода…
К баньке, очень похожей на ту, за которой сидел сейчас в засаде Иван и ждал неизвестно кого и чего. Густые заросли лопуха и крапивы надежно укрывали его с головой. И как Алексей ни всматривался в подзорную трубу, надеясь заметить колебание листьев, так ничего и не заметил. А ночь была холодной, и он представил, каково сейчас Ивану лежать без движения, пусть и в теплой служебной тужурке, но на сырой земле, в зарослях, где даже жарким днем гнездится зябкая сырость.