Пронзительный пароходный гудок разорвал тишину. Капитан высунулся из рубки и тоже весело гаркнул в железный раструб переговорной трубы:
— Привет, Трофимыч! Шалишь понемногу?
Старик поднялся на ноги, замахал рукой.
— Много осетров наострожничал, — раздалось с парохода, — или сетями теперь ловишь?
Старик прижал руки к сердцу, затем развел их в стороны и покачал головой. Но и без этого было видно, что в лодке, кроме гребцов, ничего нет.
— Жаль, — капитан был разочарован, — думал пару спичуков [7] , эдак пуда на четыре, купить, чтоб пассажиров ухой побаловать. — Он приложил руку к козырьку форменной фуражки. — Бывай, Трофимыч! На обратном пути, смотри, не подведи!
Лодка с рыбаками ушла за остров. Капитан короткими гудками попрощался с ними. И вновь над рекой растеклась тишина, нарушаемая плеском волн о борта парохода и шлепаньем деревянных плиц.
— Да-а, благодать-то какая! Просто божья благодать! — протянул Иван мечтательно и сдул пену, громоздившуюся маленьким сугробом над очередным бокалом с пивом. Он обвел взглядом широкий плес, последний перед тем, как река нырнет в теснину ущелья. — Жаль, что завтра уже приплываем, так бы плыл и плыл до конца отпуска, чтобы ни забот, ни хлопот… — Он вновь сдул пену и, сделав глоток из бокала, поднял взгляд на Алексея и требовательно произнес:
— Хватит нежиться! Давай рассказывай, что там с Чурбановым приключилось?
— С деталями или без? — поинтересовался Алексей лениво. С самого утра ему пришлось основательно побить ноги, выполняя задание Тартищева, поэтому от выпитого пива его слегка разморило и тянуло вздремнуть. Но он понимал, что подобный вечер еще не скоро повторится в его жизни, поэтому не спешил покинуть палубу, равно как и распространяться, по какому случаю чуть было не опоздал на пароход. Но Иван даже в состоянии меланхолии помнил прежде всего о деле и сердился, если об этом забывали другие.
— Ты мне голову не морочь, — проворчал он и отставил бокал с пивом в сторону. — Или тебе Тартищев не велел меня посвящать?
— Почему ж? — Алексей загадочно усмехнулся. — Дело просто замечательное! И нам с тобой непременно пришлось бы им заниматься, если б Ольховский его не перехватил. Так что благодари Бронислава Карловича за то, что отпуск наш продолжается.
— Да уж, — скривился Вавилов, — дай бог ему стать полковником, да не в нашем полку! — Он пригубил пиво и выжидательно уставился на Алексея:
— Рассказывай, не томи душу!
— А что рассказывать? — Алексей пожал плечами. — Дело с виду обычное. Ограбили коллекционера, так их во всем мире грабят. Но здесь случай особый. Оставили без внимания многие ценные книги, а унесли лишь четыре штуки из тех, которые особо почитают раскольники. Это мне сам Чурбанов объяснил.
— Погоди, что за книги? Старинные, что ли? Рукописные или печатные? — потребовал ясности Иван.
— Рукописные. Конца XV — начала XVII века, — ответил Алексей и достал из нагрудного кармана сюртука сложенный вдвое лист бумаги. — Я на всякий случай записал и названия их, и некоторые приметы. Все это толстые фолианты в деревянных, обтянутых кожей переплетах с бронзовыми и медными застежками.
— А застежки знаешь для чего? — улыбнулся Иван. — Чтобы бес не проник! У раскольников есть даже проклятие для тех, кто забыл закрыть застежки после чтения.
— Чурбанов мне это объяснил. Сам он тоже из староверов, правда, обычаев их почти не соблюдает, разве что крестится двумя перстами. А интерес к их книгам имеет превеликий. Оказывается, у него самая большая коллекция старинной православной, еще дониконианской литературы. Говорят, есть книги из библиотеки Ивана Грозного, хотя она считается погибшей. Правда, сам он в этом не признался. А пропали у него, — Алексей заглянул в бумагу, — первое издание Соборного Уложения 1649 года, редчайшая Виленская псалтырь 1575 года. Она была выпущена в свет учеником первопечатника Ивана Федорова Петром Мстиславцем. Кроме того, умыкнули большой рукописный сборник православных текстов шестнадцатого века. Чурбанов говорит, что это самая ценная из рукописей, которую ему удалось найти в сибирских скитах. Илья Фомич особо по ней горюет. Тем более что она в очень плохом состоянии. Многие листы слиплись в сплошной блок, водяные знаки просматривались, но не везде.
Иван протянул руку и взял листок бумаги, на которым бисерным почерком Чурбанова были прописаны особые приметы утерянных древностей.
— Ишь, как четко все выписал, — похвалил купца Иван, — буковка к буковке. Он и дела свои так ведет. Грошик к грошику — копейка. И каждая копейка у него точно гвоздем прибита. Скуповат и прижимист Илья Фомич неимоверно, но на коллекцию свою деньги не жалеет. — Он поднес листок ближе к глазам и прочитал:
— На 633 листах. Шесть листов литерных. Написано полууставом и скорописью разных рук конца XVI века. Бумага с водяными знаками. На чистой странице в начале книги запись скорописью второй половины XVII века: «Книга Григорей Синаит». На обороте второго листа запись скорописью другой руки XVII века:
«Сия книга Владимирского Рождественского монастыря церковная». На третьем — заставка растительного орнамента.
Переплет — доски в коже, медные жуки и застежки. — Иван с удивлением посмотрел на Алексея:
— Зачем это тебе, если за дело взялся Ольховский?
— А так, на всякий случай, — ответил тот уклончиво и спрятал бумагу в карман. — Я за те полдня, что этой кражей занимался, много чего узнал. И не только от Чурбанова. После я еще в музей забежал, там тоже кое-что разведал. Ты как раз приметы самой ценной книги прочитал. А в музее мне о ней подробно рассказали. Хранитель фондов Иннокентий Владимирович Голдовский, говорят, даже затрясся, когда Чурбанов пригласил его к себе и показал эту рукопись. Она была местами подпорчена, и ему требовался специалист, чтобы реставрировать ее. У старообрядцев есть подобные мастерские, скриптории, где восстанавливают утерянный текст или переписывают поврежденные места, заново переплетают, делают застежки.
Только эти скриптории окружены тайной, и мало кому известно, как их найти. Обычно они прячутся в самых глухих местах: в тайге или в горах.
— Когда Чурбанов приглашал Голдовского к себе?
— Дней десять назад. Но тот не взялся ее реставрировать, побоялся не справиться, хотя кое-какие древние книги до этого реставрировал. Объяснил, что книга уникальная и стоит бешеных денег у коллекционеров.
— Выходит, Голдовский знал, что у Чурбанова имеется столь ценная книга?
— До той поры, пока Чурбанов ее не показал, не знал. Он сам в музее недавно. Не больше двух месяцев. Раньше в Томске в университете преподавал, но, говорит, не сошелся взглядами с ректором, пришлось перебраться в Североеланск. На самом деле больше всех в курсе были лишь секретарь Чурбанова и его любовница. Сергей Усвятов, секретарь, судя по всему, большой дока по части древних книг. Говорит, объездил всю Сибирь в поисках раритетов. Чурбанов ему многое доверяет.