Как и в прошлый сон, ни глайдера, ни пиратов не было. Мама – была.

Прежняя. Прежняя не по детству – по прошлому сну: немного постаревшая, со слегка расплывшейся фигурой, но все еще прекрасная. Как любая мама…

Она стояла, прислонившись к стволу дерева, название которого Осетр так и не вспомнил, и на ней было драное платье, в многочисленных дырах была видна белая, не знавшая солнца кожа. Так выглядят в исторических фильмах преступники, осужденные на пожизненное заключение и проводящие остаток своих дней в темницах. Бледные лица, опущенные плечи, тоскливые глаза…

Однако у мамы не было тоскливых глаз. Она улыбалась, глядя на Осетра.

– Ты весел, Миркин, – сказала она. – Значит, тебе тогда удалось спастись?

– Да, мама, – сказал Осетр. – Я разоблачил предателя. И справился со своими врагами. Не со всеми, конечно, но ведь жизнь впереди длинная. На многих хватит.

Мама кивнула:

– Я горжусь тобой, сын мой. И отец бы гордился.

Осетр, как и в прошлый сон, открыл было рот, чтобы сказать, что погибший артиллерийский офицер Приданников – вовсе не его отец. Но опять промолчал. Потому что и сейчас это было совсем неважно.

А важно было подойти к матери, коснуться ее плеча, заглянуть в глаза. И обнаружить, что взгляд ее совсем не изменился. Именно так она смотрела на него, когда сажала к себе на колени.

– Мне жаль, что я был тогда мал. Я бы защитил тебя от пиратов.

Она погладила его по голове, и это было прикосновение, от которого стало вдруг тепло в груди.

Будто маленький огонек загорелся – из тех, которые умеют зажигать «росомахи». Не костер, нет, – костер ночью можно заметить издалека, – а костерок в ямке, укрытый со всех сторон подручным материалом. Согреться не согреешься, но чай вскипятить – запросто.

– У тебя еще будет возможность защитить меня от пиратов, сынок.

И все вокруг изменилось.

Это был уже не Медвежий Брод. Небеса нависли не просто голубые, а с каким-то фиолетовым отливом, и Осетр никак не мог вспомнить, наличие какого вещества в планетной атмосфере приводит при рассеянии солнечного света к такому цветовому эффекту.

А может, дело вовсе не в атмосфере, может дело в спектральном классе центрального светила?…

В памяти ничего такого не имелось.

Впрочем, уже через мгновение он забыл и о фиолетовом отливе, и о спектральных классах. Впереди, на горизонте, виднелось странное здание, приземистое, как капонир. Или как тюрьма для высокопоставленных преступников.

Это вам не Кресты, тут не добывают храпп, тут просто отбывают наказание, сидя в камерах, – до тех пор, пока не сменится власть. Или пока узники не умрут, если власть не меняется.

В ушах у Осетра все еще звучал мамин голос: «У тебя будет возможность защитить меня от пиратов, сынок».

И он понял, что в этой тюрьме держат его маму, и если ее не выручить, то его будут шантажировать ее судьбой, а властитель, которого можно шантажировать, – это не властитель, это игрушка в чужих руках.

Куда пожелают, туда и побежишь.

И потому надо было прежде взять тюрьму штурмом и освободить хотя бы одного узника. Вернее, узницу. А уж потом только соглашаться стать императором Росской Империи.

Был, правда, еще один вариант: уничтожить тюрьму со всеми ее обитателями, со всем, так сказать содержимым. В этом случае тоже исчезнет возможность для шантажа, но такой вариант развития событий Осетр рассматривать не собирался. То есть он понимал, что у императора может возникнуть необходимость пожертвовать близкими ради безопасности страны, но он предпочитал не замечать такую необходимость как можно дольше. Вот когда ему перевалит за…

Да никогда он не станет рассматривать подобную возможность! Сколько бы лет ему ни стукнуло! Потому что это не по-человечески! Потому что таким императорам грош цена!

И тут же кто-то принялся ему нашептывать, что именно принятие необходимости такой жертвы и говорит о мудрости правителя.

Он не знал, кому принадлежит этот вкрадчивый шепот, и не собирался его слушать, но голос шептал и шептал, и уже становилось ясно, что скоро придется согласиться с Вкрадчивым и вызвать к этой планете крейсер, чтобы превратить тюрьму в груду обломков, таких же, под которыми погиб когда-то артиллерийский офицер Приданников.

В конце концов, одна судьба бывает у совершенно разных строений. К примеру, во время войны пушки одинаково не щадят и морги, и родильные дома, но согласиться с этим значило дойти до неведомого уровня предательства собственных чувств.

И руки его уже тянули из нагрудного кармана говорильник, а ноги сделали шаг назад и еще один, и еще, но чувство долга сопротивлялось ногам и помогало рукам, и предательство вставало перед ним уже во весь рост, и чтобы освободиться от этой угрозы, он сделал усилие и проснулся.

Глава пятидесятая

В столицу, которую немногочисленные жители Иркута нарекли странным именем Ангарск, господа бывшие богатые бездельники летели рейсовым пассажирским глайдером.

Осетр сидел в кресле, невидяще глядя в иллюминатор, и раздумывал о том, что его ждет впереди. Было ясно одно: впереди, как и любого, ждет неизведанное, но казалось, что это неизведанное при ближайшем рассмотрении окажется предполагаемым.

Щеголев, судя по его поведению, прекрасно понимал, что происходит на душе у новоиспеченного капитана. С разговорами к соратнику не лез: едва глайдер оторвался от земли, подозвал стюарда, попросил у него наушники с очками, напялил на голову и принялся просматривать какой-то фильм.

За спиной, в конце салона, негромко пели под акустическую гитару – этим же глайдером возвращались к обычной жизни туристы, у которых закончился отпуск. Слова песни были просты и крайне непритязательны:

Друг мой, мы с тобой попали в горы

По одной причине, по одной…

Надоели нам родни укоры,

Ледоруб под мышку – и за мной!

И Осетр в очередной раз пожалел о том, что у него практически перестали складываться рифмованные строчки.

Все-таки ненависть – неважный эмоциональный источник для стихосложения. Наверное, только когда он встретится с Яной, в нем снова проснется поэтический талант. Может, теперь уже недолго осталось? Может, их скорая встреча и есть неведомое-предполагаемое?…

Потом он принялся размышлять о том, что ему дали последние месяцы.

Жив-здоров, пережил своих противников – это уже немало – раз.

Предательницу разоблачил, и теперь ему ясно, что не стоит доверять даже тому, кто кажется тебе самым близким человеком в Галактике. За исключением Деда, разумеется. Но и тому – до поры до времени. Это два.

Понял, что хочет не просто отомстить Владиславу за мать, но обрести власть с целью поработать на благо родной страны, поднять ее, сгорбленную перед Орденом, с колен. Это три.