Осетр сразу посерьезнел.
В общем-то, своей версией Ольга давала ему возможность продолжать обман.
Пообещать все проверить. Убрать Макарова со столичной планеты. И сказать потом сестре, что она проявила бдительность и помогла разоблачить вражеского агента. А ненаглядного ее мерканцы убили…
Очень подходящий был вектор развития событий. И гораздо менее жестокий, чем правда.
Но он знал: если когда-нибудь истина вскроется, он потеряет сестру навеки. Вернее, обретет еще одного врага. И не стороннего — внутреннего. Внутрисемейного. Такие обманы не прощаются. Ибо они идут не от заботы о ближнем, а от недоверия. Недоверие между близкими — не тот фундамент, на котором можно хоть что-нибудь построить. Разве лишь новое недоверие…
Сторонних врагов у него — едва ли не половина Галактики. А потому категорически не следует рождать внутренних, которые способны в будущем нанести исподтишка смертельный удар в спину. Ибо их подлость будет всего-навсего ответом на его обман, который вполне можно расценить как первоначальную подлость.
— Послушай меня, Оленька… — Он встал и прошелся вдоль старинных шкафов с древними, обработанными консервантом книгами, размышляя, как сказать правду. — В общем, дело вот какое… Если люди Вершителя могли сделать из тебя мою маму, то почему наши люди не могли сделать старшего лейтенанта Макарова из совсем другого человека?
Ольга оставила в покое платье и положила руки на колени:
— А могу я узнать, кто он, этот другой? Или тут на сцену выходят интересы государственной безопасности?
Осетр отвернулся, обвел взглядом ряды разноцветных книжных корешков. Как будто искал у них совета…
— Интересы, конечно, никуда не делись. Но тебе я скажу… Прости, но это был я.
Она некоторое время молча смотрела на него. А потом расхохоталась:
— Да ну тебя, Миркин! Я-то серьезно!
Он подошел и сел рядом. Взял ее за руку:
— И я серьезно, Оленька. На Вайсбург под видом твоего телохранителя летал я. Росский император, собственной персоной!
По лицу сестры пробежала целая череда чувств: неверие, недоумение, досада… Победило неверие.
— Да ну тебя! Шутки твои тут неуместны!
Он взял ее вторую руку и стиснул их в своих ладонях:
— Я не шучу. Понимаю, для тебя это слишком неожиданно… Хочешь, скажу тебе, что ты сделала однажды, когда мы находились в плену?
Глаза Ольги расширились, губы дрогнули, искривились в недоверчивой усмешке.
— Ну скажи.
— Когда ты решила, что нас убьют, ты… — он замолк на мгновение, подбирая слова, — предложила мне себя.
На ее лице вновь разыгралась мимическая буря.
Потом она зажмурилась и замотала головой. А потом пробормотала дрожащим голосом:
— Зачем? Почему?
— Так было надо, Оленька.
Она вдруг вырвала из его ладоней руки и вскочила. И воскликнула:
— Бл…дь, Миркин! Как же ты допустил, чтобы я влюбилась в тебя!
Осетр поерзал на диване, будто ему стало неудобно сидеть.
— А разве ты в меня влюбилась, Оленька? Ведь на Вайсбург тебя сопровождал старший лейтенант Макаров!
— Но… Но… — Она задохнулась и схватилась за горло.
— И этот самый старший лейтенант пальцем не пошевелил, чтобы привлечь внимание женщины к тому, что он — мужчина.
— Ну так… Ну если… Как же… — Она не могла договорить.
Грудь ее бурно вздымалась. По щекам катились слезы.
Наконец ей удалось справиться с голосом.
— Как же ты мог, Миркин? Разве ты не знаешь, что тебе легко удается завоевывать сердца людей?
В Осетре проснулась злость.
— Да не завоевываю я никого! — рявкнул он. — Живу, как живется! Как воспитали «росомахи»…
— Росомахи… — Ольга судорожным движением выхватила из рукава носовой платок и вытерла щеки. — Ты прав! Кругом одни росомахи! — Было ясно, что она произносит это слово без кавычек. — Будь они прокляты! — Она замахнулась, намереваясь дать ему пощечину.
Осетр и глазом не моргнул.
Истерика, что поделаешь… Впору ей самой отвесить по щеке, чтобы успокоилась. Как он уже поступил однажды…
Впрочем, она не ударила его.
Глаза ее снова расширились, слезы мгновенно высохли, в лицо бросилась краска гнева.
— Я поняла! — прошептала она. — Я все поняла! Ты по-прежнему не доверяешь мне. Ты полетел проверять, не встречусь ли я там с кем-нибудь из врагов. Ты все еще подозреваешь меня в измене!
Надо было срочно спасать ситуацию.
Если эта глупыха и в самом деле станет считать, что он за нею следил, сегодняшнему разговору — грош цена!
Он встал и снова взял ее за руку.
— Послушай меня, Оленька! Неужели ты и в самом деле думаешь, будто я отправился в это путешествие, чтобы проследить за тобой? Для слежки за кем-либо в нашей стране существуют специальные службы, императору незачем заниматься этим самостоятельно. К тебе бы приставили сотрудника из ведомства графа Охлябинина, и вся недолга!
— А зачем тогда ты летал на Вайсбург?
— По-моему, это и так ясно! Чтобы охранять тебя. И если потребуется — спасти!
— Да что ты говоришь! — У нее сузились глаза. — А охраной у нас разве специальные службы не занимаются? Зачем императору брать на себя такие обязанности?
Нет, она ему не верила.
Он погладил ее по руке. И тут же понял, что сделал совершенно дурацкий для такого разговора жест.
Еще бы целовать взялся… Пришлось схватить сестру за плечи и стиснуть так, что она поморщилась.
— Неужели я мог поручить обеспечение твоей безопасности постороннему человеку? Ты подумай сама! Кому можно доверить такую задачу, чтобы справился? Гарантированно — только взяться за нее самому.
— Больно же, Остромир… — жалобно пискнула Ольга.
— Прости, пожалуйста! — Осетр отпустил ее. — Ты, конечно, можешь мне не верить, но не для того я летал на Ибн-Джухайям, чтобы, убедившись там в правдивости твоего рассказа, продолжать жить подозрениями.
Дальше на эту тему говорить не было смысла. Знать о «Матушке» Ольге не обязательно. Но еще об одной вещи можно было сказать вполне.
— Правда, должен признаться, что я летал на Вайсбург не только для того, чтобы охранять тебя. — Осетр хитро улыбнулся. — Мне и самому хотелось посмотреть на фрагербритских принцесс в домашней обстановке. При великосветских дипломатических знакомствах запудрить потенциальному жениху мозги — проще простого. А мне не хочется жениться на девушке после одного-единственного официального представления.
На лице Ольги тоже, наконец, появилась улыбка. Правда, очень и очень ехидная…