Аркадий проследил за его взглядом. Из окна ресторана было видно, как господин в черном и его мордатый оруженосец вышли из гостиницы. Они постояли некоторое время возле подъезда, оглядываясь по сторонам и о чем-то переговариваясь.
Одежда их явно знавала лучшие времена. Громила своим внешним видом и повадками смахивал на живодера боцмана с английского корабля, а плащ человека со шрамом и его шляпа, которые он не снял, несмотря на жару, были в моде лет этак десять назад. Они были изготовлены у дорогого портного и искусного шляпника, но основательно поистерлись и обветшали.
— Кажется, ты прав, — сказал угрюмо князь, провожая новых постояльцев взглядом. — Присмотрись-ка к ним. Для нас они вряд ли представляют угрозу, но скоро появится графиня… — Он в упор посмотрел на друга. — Я не хотел бы, чтоб она испугалась. Узнай про этих субъектов все, что получится, до того, как я вернусь. Хорошо?
— Хорошо, — Аркадий вздохнул с облегчением. Выходит, дело не только в его больном воображении. Если сам князь, который на своем веку пережил немало и встречал уйму жестоких негодяев, не на шутку забеспокоился, значит, и вправду почувствовал опасность.
— Я остаюсь в гостинице, — сказал он и пожал князю руку. — Будь спокоен, я не допущу никаких мерзостей со стороны этой парочки.
Они вышли на крыльцо и чуть ли не лоб в лоб столкнулись с графиней, которая, поддерживая юбки, поднималась по ступенькам. Следом шла Ксения, а Павлик держал ее за руку, и оба весело над чем-то смеялись.
Князь вежливо склонил голову в приветствии. Лицо графини вспыхнуло, но, к ее чести, она не сбилась с шагу, а продефилировала мимо с гордо поднятой головой и все-таки ответила на его приветствие едва заметным кивком. Ксения тихо поздоровалась, зато Павлик подпрыгнул от радости и, бросив руку тетушки, со всех ног устремился к Григорию.
— Здравствуйте, ваша светлость! — Он снял шляпу и протянул князю загорелую ладошку. — Как вы доехали? Мы очень хорошо! Было не жарко, и маменька позволила откинуть верх у коляски. И еще разрешила мне прокатиться на облучке рядом с кучером.
— Павлик, — графиня окликнула его негодующим тоном, — поторапливайся! И не приставай к взрослым людям с глупыми разговорами! Князю неинтересны твои восторги!
— Отнюдь, графиня, — князь был сама вежливость. — Я с удовольствием беседую с вашим сыном. Он у вас развит не по годам, и мне интересны его суждения.
Графиня смерила князя уничижительным взглядом, но ничего не успела сказать в ответ, потому что он склонил голову в поклоне.
— Прошу прощения, графиня, но мы спешим по делам. Но вечером, если вы изволите согласиться, мы приглашаем вас с сестрой на ужин. — Он ласково посмотрел на Павлика. — Думаю, этому озорнику тоже найдется место за столом.
— Не могу ничего вам обещать, князь, — произнесла графиня с прежним высокомерием, — я еще не решила, останемся ли мы здесь ночевать или уедем ближе к вечеру. Это зависит от того, как долго я задержусь в земстве. — Она развернулась и вошла в предупредительно открытую швейцаром дверь. Ксения беспомощно посмотрела на Аркадия, едва заметно пожала плечами и перешагнула порог следом за сестрой. Что она могла поделать, если Наташа опять закусила удила. Только Павлик повел себя как ни в чем не бывало. Помахал князю и Аркадию рукой на прощание и весело сообщил, что любит ананасовое мороженое на ужин, а на обед — малиновое.
Базар они объехали стороной. Наташа строго-настрого наказала Ксении быть осторожной, а кучеру Егору, широкоплечему детине с пудовыми кулаками, велела находиться поблизости и не спускать ни на секунду глаз с барышни и маленького барина.
Через два часа они должны были вернуться к дому Юрия Леонидовича Нежданова, с которым у графини была назначена встреча после ее визита к стряпчему. В земстве она пробыла не более получаса и вернулась крайне недовольная. Землеустроитель подтвердил ее худшие подозрения, явив ее взору слежавшиеся и пожелтевшие карты угодий. А стряпчий и вовсе разбил ее надежды вдребезги, показав ей старые бумаги, где черным по белому значилось, что дорога проходила все-таки по владениям Завидовских. И что княгиня Мария Васильевна Завидовская милостиво разрешала пользоваться ею графу Изместьеву за чисто символическую плату…
Ксения видела, что сестра очень расстроена, и не стала расспрашивать ее об итогах похода по чиновникам. Но крайне удивилась, когда Наташа приказала отвезти ее к Нежданову. Она знала о причинах их размолвки и надеялась, что сестра направляется к Юрию Леонидовичу не затем, чтобы взять свои слова обратно, а потому что прежде находила в нем внимательного слушателя и мудрого советчика.
Возле ворот стояла незнакомая им коляска. Кажется, кто-то уже пожаловал к Нежданову с визитом. Графиня недовольно поморщилась, но отступать было не в ее правилах. Поэтому еще раз велела Ксении быть осмотрительной и, поднявшись по ступеням парадного крыльца, дернула за бронзовое кольцо на двери, за которой тотчас послышались серебристые переливы колокольчика.
Через пару секунд швейцар с солидной седой бородой и в синей ливрее с галунами распахнул перед ней дверь. Наташа бросила на сына и сестру взгляд через плечо, слегка подняла руку, прощаясь, и шагнула через порог.
Павлик вздохнул с облегчением и улыбнулся Ксении.
— Давай поедем быстрее, пока маменька не вернулась и не передумала.
Так они оказались рядом с базарной площадью, где вовсю кипела летняя ярмарка. Толпы людей гомонили, суетились, переругивались. Торговцы зычно зазывали покупателей в длинных рядах, с разложенной на них разнообразной снедью, зеваки шатались возле ярмарочных балаганов, карусели, качелей. Крики горластых торговок рыбой и пирогами с требухой, мычание коров, жалобное пение слепых под волынку и лихие частушки пьяной рябой бабы, восседавшей на возу с огромной кринкой сметаны в руках, гогот гусей, ржанье лошадей, визги молочных поросят, скрип телег и отчаянная ругань возчиков — все слилось в единый бесшабашно-разгульный, веселый гул.
Между рядами и подводами шныряли вертлявые личности с бегающими глазами и мятыми окурками, прилипшими к мокрым губам. Они предлагали всякую всячину, в основном поношенную одежду и обувь, белье и столовое серебро, которые, скорее всего, расстались со своими хозяевами не позднее прошлой ночи. Здесь можно было купить за бесценок греческий коньяк московской фабрикации, французские духи одесского розлива и настоящие английские ситары, похищенные с витрины богатого столичного магазина.
Здесь же калека на деревянной ноге гнусавым голосом вымаливал подаяние, а мерзкие нищенки с проваленными носами хватали за подолы кухарок, закупающих провизию для господских столов, требуя с них грошик в обмен на таинственные снадобья, способные вернуть неверную любовь.
Рядом с базаром находился третьеразрядный трактир «Бристоль». Чем выше был разряд, тем ниже уровень посетителей. В «Бристоле» околачивались большей частью оборванцы, голь перекатная, здесь чувствовали себя свободно жулики всех мастей и воры солидные, не разменивавшиеся на мелочовку. В задних комнатах этой забегаловки продавались, менялись, покупались краденые вещи, на которых виднелись иногда свежие, едва застиранные пятна крови. Здесь «деловые» затевали новые ночные дела, а днем отсыпались в дешевых «нумерах» на втором этаже. И если «Европа» была приютом для благонамеренных, почитающих закон граждан, то «Бристоль» являлся полным ее антиподом — скопищем грязных пороков, низменных страстей и жалких людишек, давно потерявших человеческий облик.