Раза два княгиня брала с собой на воды и подругу с дочерью, но маленькая Маша запомнила из этих поездок лишь один эпизод: во время прогулки она подвернула ножку, и сын Гагариновых Митя — ему в то время было лет десять — нес ее до коляски на спине, не доверяя женщинам, поскольку уже считал себя настоящим мужчиной.
Через четыре года счастливой и безмятежной жизни в Ельцове у Маши появился братик, которому было уготовано погибнуть вместе с маменькой и отцом в беспощадном огне, оставившем голубоглазую девочку круглой сиротой…
Прошло пятнадцать лет. Сын Гагариновых закончил Морской кадетский корпус и поначалу мичманом, а теперь уже капитан-лейтенантом служил на фрегате «Александр Невский», избороздившем моря и океаны, ходившем в Америку и Японию, к берегам Австралии и Южной Африки. Сейчас ему шел двадцать восьмой год, и с того времени, как он поступил в Морской корпус и стал кадетом, а потом и гардемарином, Маша видела его всего один раз, когда молодой безусый мичман приехал в двухмесячный отпуск, прежде чем отправиться к месту службы на Черноморский флот.
Конечно, князь Гагаринов, занимающий видное место при дворе, мог договориться о направлении единственного отпрыска на Балтийский флот, поближе к дому, или даже в Гвардейский морской экипаж, но Владимир Илларионович, обладая крутым и строгим нравом, не послушал просившей об этом жены, заметив, что не у материнской юбки, а в битвах закаляется мужской характер…
В этом году Гагариновы решили провести лето в своем имении Полетаево. Владимир Илларионович вышел в отставку и волен был распоряжаться собой как ему заблагорассудится. Тем более что накануне Пасхи он получил письмо от сына, в котором тот извещал родителей о своем намерении летом приехать в отпуск на три месяца и желании провести его в Полетаеве.
Князь не особо удивился такому желанию. Полетаеве было одним из самых любимых мест летнего отдыха княжеской семьи. Большой, хотя и одноэтажный господский дом стоял на холме над рекой Сорокой. В нем было двадцать комнат, обставленных немецкой мебелью, полы закрывали персидские и индийские ковры, стены четырех гостиных украшали прекрасные картины итальянских художников. На некотором удалении от дома находилось несколько флигелей для приезжих и превосходная баня, от нее к реке вела каменная лестница. По ней напарившиеся гости сбегали на берег и окунались в холодные и темные от прибрежных кустов воды.
Выше по течению стояла большая мельница, в которой мололи зерно, почитай, со всего уезда.
После поступления Мити в кадетский корпус, а потом и Маши в Смольный институт Гагариновы почти не бывали в Полетаеве, но, несмотря на это, в имении были построены новые оранжереи, в которых росли диковинные фруктовые деревья и причудливые цветы, теплицы, парники, вольеры для экзотических птиц и животных.
На заднем дворе по-прежнему работали мастерские: столярная, слесарная, каретная и ткацкая. В конюшнях находилось более двух десятков лошадей для верховых прогулок…
По приезде Маша сразу же отправилась на конюшню, где ее дожидался подарок князя — молодой золотистый дончак Ветерок. Завидев хозяйку, он радостно заржал и потянулся к девушке, требуя лакомство — горбушку хлеба с солью.
С тех пор Маша на целые дни пропадала из дому, объезжая на Ветерке близлежащие села, рощи, купалась в одной ей ведомой, запрятанной в зарослях краснотала заводи, часами лежала на спине на вершине древнего холма и наблюдала за плывущими по небу облаками. Они клубились на горизонте причудливыми замками, медленно и покойно текли над головой и тихо меняли своп очертания. Такой же тихой и безмятежной была и вся прежняя жизнь Маши Резвановой.
Она прекрасно училась в Смольном институте, много читала по-русски и по-французски и все годы была одной из лучших учениц. Она искусно вязала и шила, а ее рукодельные халаты, которые воспитанницы вышивали в подарок императрице и ее детям, были отмечены особой благодарностью Государыни. И Маша в числе пяти особо отличившихся воспитанниц была несколько раз приглашена на дворцовые праздники.
В институте их учили молиться, любить царя, царицу и их детей. Им усиленно внушали, что император — образец мужской красоты, а его супруга — пример добродетели и благочестия, которому молодые девушки должны всегда следовать.
Многие ее подруги к окончанию института были уже влюблены, но Машино сердце до сих пор было не занято. И ни одни из множества молодых людей, живших по соседству и посещавших имение чуть ли не каждый день, так и не сумел обратить на себя ее внимание ни отточенностью манер, ни остроумием, ни даже богатым наследствам или титулом…
Мария Резванова умела спокойно поставить на место и излишне ретивых поклонников, и самовлюбленных франтов, и докучливых вдовцов, имеющих помимо приличного состояния изрядный довесок из многочисленных отпрысков, тетушек, дядюшек и разного рода приживалок, заполняющих их дома.
Зинаида Львовна стремилась устроить жизнь своей любимицы наилучшим образом, а потому беспокоилась и порой даже сердилась на Машу из-за ее чрезмерной разборчивости.
Но князь неизменно вставал на защиту девушки, и вдвоем они давали отпор княгине, а уже наедине Владимир Илларионович успокаивал жену:
— " Не стоит расстраиваться по поводу Машеньки. Пусть поживет с нами. И ничего страшного, если в этом сезоне не найдется подходящий жених. За кого попало мы ее не отдадим. Она девушка разумная и достойна того, чтобы выйти замуж за человека, к которому почувствует влечение. А до той поры, дорогая, не суетись. С октября начнем выезжать в свет, и я уверен, что нашу девочку ждет грандиозный успех.
Я чувствую, что равных ей по очарованию в этом сезоне не будет.
— Да, — соглашалась с ним Зинаида Львовна и печально вздыхала, — я уверена: никто из девиц не сравнится с нашей Машенькой в красоте и тем более в скромности. Но я со страхом думаю о том дне, когда мы останемся совершенно один.
Митю мы годами не видим, а теперь и Маша скоро от нас уедет. А я так к ней сердцем прикипела, ну прямо как к родной?
— Не огорчайся, матушка, — улыбался князь и обнимал жену за плечи. — Мы Машу непременно поближе к дому замуж отдадим, чтобы можно было чаще навещать. А на лето все ее семейство будем к себе в Полетаеве забирать. Представляешь, как тут весело будет: малыши по поляне бегают, мамки-няньки их урезонить пытаются, вы с Машей в белых летних платьях, в шляпках, с зонтиками в руках по аллеям прогуливаетесь, а мы с зятем сидим на террасе, пьем кахетинское, курим сигары и беседуем о лошадях, видах на урожай и счастливы безмерно…
— Стареешь, Владимир Илларионович, — улыбалась княгиня и принималась в который уже раз перебирать кандидатуры наиболее достойных женихов Санкт-Петербурга и Москвы. Но князь, с присущей ему щепетильностью, в каждом из них находил массу недостатков, и, поссорившись несколько раз за вечер, супруги в конце концов мирились, чтобы назавтра вновь заняться обсуждением так занимавшего их вопроса.
Маша об их спорах не догадывалась и без особого желания откликалась на попытки княгини завести разговор о предстоящем сезоне и о том, что, вероятнее всего, последует ряд предложений и как нужно поступить в том или ином случае.