— Красавец, ну чистой воды красавец! Смотри-ка, и усы отпустил! А со щекой-то что? Что со щекой? Неужто шрам?
Сын пытался ответить и, в свою очередь, спросить о чем-то, по родитель вновь прижимал его голову к груди и прочувствованно всхлипывал.
Маша спешилась и, не глядя, отдала поводья кому-то из конюхов. Сама же встала позади слуг и, приподнявшись на цыпочки, с любопытством принялась вглядываться в своего давнего обидчика.
Смотрела и не узнавала. Митя заметно раздался в плечах и, кажется, стал еще выше ростом. Темные волосы коротко подстрижены, под прямым с едва заметной горбинкой носом появились небольшие усы… Сильно загорелое лицо, обветренное, с жесткими складками возле губ, которые не исчезали даже тогда, когда он улыбался, — это был Митя, но только незнакомый ей, совсем взрослый мужчина. И лишь улыбка осталась у него прежней — озорной, разительно преображавшей его красивое лицо, отчего оно становилось более добрым и ласковым.
Маша всмотрелась пристальнее. Нет, глаза у него, конечно, те же — голубые, меняющие свой цвет в зависимости от его настроения, и нос он забавно морщит, почти как в детстве, когда смеялся над ее проказами. В последний свой приезд он больше сердился на нее, но его улыбку она не забыла и порадовалась про себя, что он почти не изменился, остался, несмотря ни на что, прежним Митей — веселым, проказливым, порой бесшабашным, но добрым и заботливым, когда это требовалось. И она сама виновата, что выводила его из терпения своими глупыми шутками и розыгрышами.
Маша вздохнула, быстро оглянулась по сторонам. Заметил ли кто, с каким пристальным и жадным интересом наблюдает она за молодым князем? Но окружавшие ее слуги смотрели в одном с нею направлении, никому не было дела до нес.
Маша успокоилась и вновь окинула Митю придирчивым взглядом, отметив, что и в дорожном платье он не потерял военной выправки, она чувствовалась но всем — даже в повороте головы и в том, как прямо держал он спину…
Тем временем на крыльце воцарилась тишина, и сын, освободившись от отцовских объятий, бросился навстречу показавшейся из дверей высокой статной женщине — своей матушке.
Княгиня рыдала в голос, прижимая попеременно то к носу, то к глазам кружевной платочек. Митя обнял ее за плечи.
Зинаида Львовна припала головой к его груди и затихла на мгновение, потом подняла на сына покрасневшие глаза и вновь залилась слезами:
— Митенька, сынок! Уже и не чаяла тебя увидеть! — Она всхлипнула, быстро перекрестила сына и, отступив на шаг, окинула его быстрым взглядом. — Хорош, хорош, ничего не скажешь! — И с гордостью посмотрела на мужа. — Гляди, Владимир Илларионович, ну чисто ты в молодости!
Князь смахнул слезу и улыбнулся:
— Что же ты, матушка, сына на пороге держишь? Милости просим, капитан-лейтенант Гагаринов, проходите в дом!
— Погоди, папенька! — Митя завертел головой, и Маша, проследив за его взглядом, заметила в толпе слуг еще одного молодого человека, почти такого же высокого, как князь, но более худого и бледного.
Митя быстро сбежал по ступенькам, взял молодого человека за руку и провел его сквозь расступившуюся толпу:
— Маменька, отец, познакомьтесь! Это мой друг еще с кадетского корпуса барон фон Кальвиц Алексей Федорович.
Его родители сейчас в Италии, и я пригласил его пожить у нас, пока они не вернутся. Их имение в ста верстах отсюда, в Симбирской губернии…
— Знаком, знаком с вашим батюшкой, Алексей Федорович! — Князь пожал руку барону. — В молодости мы с ним не один приз на скачках брали, и сознаюсь, много раз он меня на финише обходил. Большой любитель лошадей был Федор Иоганнович!
— Он до сих пор ими занимается, — улыбнулся барон, — только уже в скачках не участвует, а разводит лошадей для кавалерии.
— И об этом нам известно, самолично покупал у него двух вороных красавцев для государевых конюшен. Великолепные кони, право слово! — Князь похлопал гостя по плечу и подвел его к княгине. — Познакомься, матушка! Алексей Федорович, оказывается, сын моего старинного приятеля барона Кальвица.
Барон склонился к руке княгини и поцеловал ее, а Митя в недоумении посмотрел на отца:
— А Маша что же? Где она? Неужто уехала?
— О боже! — всплеснула руками Зинаида Львовна. — Действительно, куда она подевалась? Катерина, — окликнула она экономку, — Машеньку не видела?
— Да вон же она, барыня, — кивнула та в сторону девушки, попытавшейся спрятаться за широкой спиной одного из конюхов.
Митя радостно засмеялся, минуя ступеньки, спрыгнул с крыльца, схватил Машу в охапку и закружил ее по двору.
— Смотри, Алешка, какова у меня сестрица! — Он наконец-то поставил ее на землю и с восторгом оглядел с ног до головы. — А я все думаю, что это за казачок за слугами прячется, и невдомек мне, что это сестренка моя дорогая! — Митя стянул с головы Маши папаху и покачал головой. — И впрямь совсем взрослая барышня! — Он вдруг обнял ее и крепко поцеловал в губы. Потом отстранил от себя, окинул придирчивым взглядом и улыбнулся. — Да, и самый главный сюрприз, что красавица каких поискать! Небось просватана уже? — Он посмотрел на мать. — Кто жених, сознавайтесь?
Князь укоризненно покачал головой:
— Узнаю своего сына! Не успел дорожную пыль с сапог стряхнуть, а уже не терпится все новости разузнать. Добро пожаловать в дом, гости дорогие! — Он посмотрел на сына, продолжающего обнимать Машу за плечи, и весело приказал:
— А ну-ка, Марьюшка, живо переодеваться! Что же ты в мужском костюме гостей встречаешь? Подумают, что мы тебя в черном теле держим!
Через час обедали в парадной столовой. Маша в новом батистовом платье, украшенном маленьким букетом фиалок, сидела по правую руку от Владимира Илларионовича и почти не поднимала глаз от тарелки, боясь встретиться взглядом с Митей и выдать волнение, охватившее ее после его поцелуя. Он назвал ее сестрой, чего не бывало в прошлый его приезд, и встрече радовался по-особенному. Несомненно, он повзрослел, возмужал и, очевидно, забыл и о прежних стычках, и о былых обидах.
Ей было приятно, что он сразу же вспомнил о ней, то, как восхищался ее красотой, но… этот поцелуй… Зачем он только поцеловал ее?.. На виду у всех, на глазах у родителей и этого странного молодого человека с огромными темными глазами, заглядывающими, кажется, в самую душу. Барон сидел напротив Маши, и стоило ей поднять глаза, она тотчас же ловила его взгляд, задумчивый и немного печальный, словно этот юноша с тонкими правильными чертами худощавого и очень бледного лица хранил в себе какую-то грустную тайну.
Он больше молчал, лишь изредка обращался к княгине, хвалил то одно, то другое блюдо, отчего Зинаида Львовна заливалась румянцем от удовольствия и с еще большим усердием принималась потчевать гостя яствами, приготовленными по этому случаю старым поваром Климентием, китайцем по национальности, чье истинное имя никто так и не научился толком выговаривать. В конце концов китаец крестился и принял православное имя, которое, в свою очередь, ни разу не сумел правильно произнести, как и имена хозяев: вот уже добрых тридцать лет называл их не иначе как «капитана» и «мадама».