Они направлялись в сторону Самары, хотя никто из них не был полностью уверен, что Сергей и Настя следуют именно туда. Но внутренний голос подсказывал Ольге Ивановне, что выбор их маршрута не лишен под собой оснований. В последние дни перед свадьбой дочь постоянно заводила разговор о дяде Равиле, не сумевшем приехать из-за тяжелой болезни жены. По сути, он оставался для них единственным близким человеком, и именно у него могла скрываться Настя, не боясь, что ее выдадут матери.
Равиль был категорически против скоропалительного, по его мнению, решения Ольги Ивановны исполнить прихоть тестя и выдать дочь замуж за совершенно незнакомого человека. Будучи всего лишь воспитанником, сыном погибшего дедова служащего, он в полной мере испытал на себе крутой и непредсказуемый нрав старого Меркушева. Причем родной сын Константин находился не в лучшем положении. В детстве они привыкли к субботним поркам розгами за малейшую провинность, а в юности к нищенскому существованию в Петербурге. Старик был из тех благодетелей, которые очень любят возвестить всему свету о своих добрых делах, забывая, что слово никогда не заменит кусок ситного, который в годы студенчества был для молодых людей вкуснее самого изысканного лакомства.
Все это Ольга Ивановна знала из рассказов своего мужа, который недолюбливал отца и без особой причины предпочитал с ним не встречаться. Сама она тестя не то чтобы боялась, просто в его присутствии делалась вдруг косноязычной, терялась, бледнела и старалась как можно быстрее скрыться с его глаз…
После гибели сына старик сник, заметно сдал и настоял на том, чтобы невестка переехала в его имение. Меркушев пережил сына всего на год, но за несколько месяцев жизни в «Вишневом» Ольга Ивановна поняла, как он был всю жизнь одинок. Грубость, нетерпимость, даже некоторая жестокость по отношению к близким — все это было следствием пережитой им в далекой юности трагедии, о которой он никогда не говорил, но помнил до самой смерти. Так никто и не узнал, что же тяготило его всю жизнь. А потом это странное завещание… Ольга Ивановна могла лишь догадываться, что незнакомую герцогиню и вечно угрюмого старика Меркушева что-то объединяло в юности, и вполне возможно, они любили друг друга…
В Насте дед души не чаял, с ней единственной он бывал весел и ласков, как умел, баловал ее, легко сносил все шалости, на которые внучка была большая мастерица, и всегда защищал от праведного материнского гнева. Тем непонятнее оказалось условие, которое он определил в своем завещании: Настя становилась его единственной наследницей только в том случае, если выйдет замуж за графа Сергея Ратманова.
Вскоре Ольга Ивановна получила письмо от бабушки графа, из которого узнала о подобном же решение герцогини Гилфорд. И буквально в течение месяца они в письмах обсудили все связанные с предстоящей свадьбой вопросы. Настя поначалу в штыки приняла это известие. Она никак не хотела смириться с тем, что надо бросить университет и срочно стать женой доселе неизвестного ей графа Ратманова.
Выйти замуж по расчету? Для Насти это было смерти подобно. Слишком поздно поняла свою дочь Ольга Ивановна, иначе никогда бы не допустила ничего против ее воли. Но, как всякая мать, она хотела Насте только добра и счастья, которого ей самой всегда немного недоставало. Помимо этого, в душе Ольги Ивановны, в самых сокровенных глубинах ее сознания до сих пор жило воспоминание о другом графе Ратманове. И, возможно, это слегка эгоистичное желание увидеть вновь свою первую любовь после двадцатилетней разлуки сыграло не последнюю роль в ее согласии отдать дочь за младшего из рода Ратмановых.
Ольга Ивановна закрыла глаза, вспоминая первую реакцию Насти на предстоящее замужество.
— На дворе уже двадцатый век, — со слезами в голосе возмущалась дочь, — а меня продают, как какую-нибудь рабыню!
Она порвала фотографию жениха, неделю не разговаривала с матерью, но потом вдруг присмирела, согласилась обвенчаться с Сергеем Ратмановым, только наотрез отказалась участвовать во всех приготовлениях к свадьбе, которая, опять же по желанию покойного деда, должна была состояться в «Вишневом».
Конечно, в последние дни перед свадьбой Ольге Ивановне было не до переживаний дочери. А ведь стоило, наверно, поговорить с Настей обо всем откровенно, избавить ее от излишних страхов, рассказать о том, что и она в свое время вышла замуж не по любви. И ведь смогла полюбить своего мужа, хотя и осталась маленькая незаживающая ранка на сердце, которая порой болезненно саднила. Но Ольга Ивановна с годами научилась подавлять эту боль, а с рождением дочери почти избавилась от нее. И редко вспоминала того, кто два десятка лет назад был для нее центром мироздания, средоточием девичьей любви и надежд.
Сейчас они сидели рядом, на одном сиденье, и старательно смотрели в разные стороны. Вчера вечером Андрей был вне себя, когда ему не удалось догнать беглецов. Вдобавок эти неприятности с каретой. Теперь им приходится ехать в ее экипаже вчетвером, а это значит: духота, жара, беспрестанное ворчание Ратибора, храп Фаддея… Ольга Ивановна чувствовала себя безмерно уставшей.
Но вчера ночью случилось еще одно событие, о котором она вспоминала со смешанным чувством стыда, сожаления и вместе с тем давно забытого счастья…
После ужина они собрались вместе в ее номере, чтобы решить, что делать дальше. Андрей успел выяснить у хозяина гостиницы, конечно же, за определенную мзду, что сбежавшая парочка направляется в Самару. Райкович тут же взвился на дыбы, пытаясь доказать, что это полнейшая ерунда и Сергей просто-напросто подобным образом пытается замести следы. Потом подал голос Фаддей, сомневающийся в столь быстром изменении планов своего друга. Но все-таки именно слово Ольги Ивановны стало решающим, когда она рассказала спутникам о расспросах дочери, как быстрее добраться до Казани. И лучший из вариантов был таков: сесть на пароход в Самаре…
Потом она долго лежала в постели с открытыми глазами, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к шорохам за окном, мечтая втайне от себя самой, чтобы Андрей вновь решился на безрассудный поступок и постучал в ее дверь. Его комната была рядом, за тонкой дощатой перегородкой. Некоторое время после того, как все уже разошлись по своим номерам, Ольга Ивановна слышала его шаги, потом скрипнули пружины кровати. Андрей лег, и Ольга Ивановна, вздохнув, закрыла глаза. Но заснуть, как ни силилась, не могла.
За окном взошла луна, высветив на полу серебристый прямоугольник. В комнате стало светлее, и Ольга Ивановна, накинув на обнаженные плечи шаль и осторожно ступая босыми ногами, подошла к окну и распахнула створки. Теплый воздух, настоянный на ароматах поздних цветов, ворвался в комнату, взбудоражил занавески, ласковой волной пробежался по лицу, и женщине вдруг захотелось выйти на улицу, посидеть где-нибудь в укромном уголке на лавочке и, вдыхая запахи уходящего лета, слушать мягкий шелест речных струй, набегающих на песок, да унылый голос ночной птицы, выводящей бесконечное: «Сплю! Сплю!»
Ольга Ивановна быстро оделась, прихватила шаль и осторожно открыла дверь своей комнаты. В коридоре было темно. Не горел ни один светильник. И только в конце коридора у лестницы тускло светился узкий проем окна.