Раздосадованная Катрин вспыхнула до корней волос, мэтр Матье тихонько усмехнулся. Но он не видел причин отказываться от помощи.
– Ранен молодой рыцарь, мы нашли его на берегу реки. Он очень плох, – сказал Матье, поклонившись в ответ маленькому человечку.
– Я осмотрю его.
Абу-аль-Хаир важно прошествовал в комнату, вслед за ним черные слуги внесли туда огромный расписной ларец и серебряный чеканный кувшин. В комнате только и было что камин и огромная кровать. Красный полог лишь подчеркивал мертвенную бледность лежащего на кровати рыцаря.
У изголовья стоял Пьер и тампоном пытался остановить текущую кровь. При виде вошедшего человека глаза его округлились.
– Этот господин – доктор, – объяснил ему Матье.
– Да воздаст ему Господь! Он подоспел вовремя. Рана все кровоточит.
– Кровь мы немедленно остановим, – проговорил араб и знаком приказал поставить ларец и кувшин на столик возле кровати. Затем он поспешно поднял к самым плечам свои широченные рукава и проворно ощупал череп раненого. – Ни одной трещины; задет один из сосудов. Бегом за горячими углями.
Пьер кинулся за углями, а Катрин заняла его место у изголовья. Крошечный целитель взглянул на нее высокомерно и недоброжелательно.
– Вы жена этого юноши?
– Нет! Я даже с ним незнакома! Но тем не менее останусь подле него, – отрезала девушка.
Пусть этот лилипут терпеть не может женщин, выгнать ее отсюда ему не удастся! Абу-аль-Хаир брезгливо поморщился, но возражать не стал. Он принялся копаться в своем ларце, оказалось, тот заполнен всевозможными стальными инструментами, поблескивающими при свете камина, и бесчисленными горшочками всех цветов радуги. Он осторожно извлек из ларца что-то похожее на печатку с бронзовой ручкой, украшенной цветами и птицами, тщательно протер ее таинственной едкой жидкостью и опустил в принесенный Пьером горшочек с углями. Глаза Катрин расширились от ужаса.
– Что вы собираетесь делать?
Целитель был явно не расположен отвечать ей, но мог ли он удержаться, когда речь шла о его чудесном искусстве?
– О простота! Ведь это же ясно как день! Я прижгу рану, и порванный сосуд заживет. Разве не так поступают и ваши доктора-тупицы?!
Он крепко взял бронзовую печатку, изменившую цвет от погружения в жидкость и нагревания, и поднес раскаленный металл к ране. Катрин впилась ногтями в ладонь, крепко зажмурилась и тут же услышала душераздирающий вскрик и едва не задохнулась от запаха паленой кожи и волос.
– Какой изнеженный юноша! – заметил Абу-аль-Хаир. – Я едва прикоснулся к нему, чтобы не осталось ожога.
– Что бы вы-то запели, если б вам самому приложили каленое железо к виску?! – вскричала Катрин, с ужасом глядя на страдальческое лицо юноши.
– Запел бы хвалу Аллаху. Каленое железо остановило бы мою кровь и продлило мне жизнь. Посмотри, кровь свернулась и больше не течет. Теперь я смажу рану чудодейственным бальзамом, и спустя несколько дней от нее останется едва заметный шрам. По правде сказать, и рана-то не слишком велика.
Он вытащил зеленый фарфоровый горшочек, пестро расписанный невиданными цветами, поддел капельку мази кончиком золотой иглы, стряхнул ее на рану и растер кончиком тонкого полотна. Затем с дьявольской ловкостью стал накладывать на голову юноши плотную повязку, похожую на чепец. Катрин как зачарованная следила за его движениями: стоило бальзаму коснуться раны, как стоны рыцаря смолкли. Комнату заполнил сильный, терпкий и в то же время приятный запах.
– Что это за бальзам? – спросила девушка.
– Мы зовем его бальзам из Матарьи, им лечили еще в Египте, – пренебрежительно ответил человечек и этим объяснением ограничился. – Есть ли другие увечья?
– У него, кажется, сломана нога, – подал голос до тех пор молчавший Матье.
– Что ж, посмотрим!
Нимало не смущаясь присутствием у постели девушки, он сдернул на пол одеяло и простыню, открыв всеобщему обозрению обнаженное тело юноши, которого Пьер и Матье добросовестно раздели, прежде чем уложить в постель. Суконщик покраснел до ушей.
– Тебе здесь не место, Катрин, – проговорил он, хватая племянницу за руку и намереваясь вывести ее из комнаты.
– Жалкие лицемеры-христиане! Плоть человека и плоть коня – вот самые прекрасные создания Аллаха! Эта женщина родит когда-нибудь таких же людей, как этот. Что плохого в том, что она увидит его обнаженным. С таких тел греки лепили статуи и украшали ими свои алтари!
– Но моя племянница – девица! – возмутился Матье, сжимая руку Катрин.
– Она слишком красива, чтобы долго оставаться таковой! Я терпеть не могу женщин. Глупые, шумные, пустые создания! Но и я отличаю красоту от уродства. Эта девушка – в своем роде произведение искусства. Как, впрочем, и юноша. Ну видели ль вы что-нибудь прекраснее этого сраженного воина?
Вдохновенно рассуждая о красоте, Абу-аль-Хаир вместе с тем ни на секунду не прекращал своего дела, с необычайной осторожностью ощупывая поврежденную ногу. Матье, едва ли убежденный доводами целителя, все-таки отпустил руку Катрин, заглядевшись на смуглое, с тонкой блестящей кожей тело. Катрин вернулась на прежнее место и внимательно следила за руками целителя. А тот, не переставая, восхвалял столь любимым на Востоке цветистым языком телесную красоту человека. Рыцарь и вправду был очень хорош. Золотисто-смуглая кожа туго облегала литое мускулистое тело. Белизна простыни подчеркивала прямизну широких плеч, узость бедер, благородную удлиненность рук и ног, плоский красивый живот. Красотой и гармонией веяло от этого сильного молодого тела, и Катрин чувствовала, что руки у нее холодеют и румянец разливается по щекам при одном только взгляде на него.
Абу-аль-Хаир вправил и выровнял кость, чтобы она срасталась ровно. Раненый застонал, и внезапно Катрин услышала:
– Если б не жестокая боль, я бы думал, что попал в рай и вижу ангела! Вы – сама Роза, сошедшая со страниц старинного романа Лорриса…
Перед ней раскрылись две черные бездны – горящие лихорадочным блеском глаза юноши впивались ей в лицо. Теперь, когда он очнулся, его сходство с Мишелем стало почти пугающим, сводящим с ума. Девушка не удержалась и спросила едва слышным голосом:
– Кто вы, мессир?.. Сжальтесь надо мною, скажите.
Измученный болью, весь покрытый испариной, юноша попытался улыбнуться спекшимися губами, но вместо улыбки его великолепные зубы оскалились в отвратительной гримасе.
– Сначала мне хотелось бы знать, кто вы, прекрасная мадемуазель! Но могу ли я позволить милой даме повторять свой вопрос дважды? Мое имя Арно де Монсальви, владетель земель Шатеньерэ, что в Оверни, капитан гвардии его величества дофина Карла!
Потянувшись к девушке, он приподнялся было на локте, но крошечный целитель сурово на него прикрикнул:
– Если вы, молодой человек, сейчас же не перестанете вертеться, вы останетесь на всю жизнь хромым!