Некоторое время девушка стояла, дрожа от налетавших порывов ветра, сносившего потоки дождя под навес. Буря разыгралась вовсю. Ветер дико завывал и закручивал ливень столбом, казалось, что тучи спустились на землю. Ураган бросал на землю сорванные ветки деревьев. Плащ не спасал Катрин от пронизывающего холода. Но она даже радовалась непогоде. Ее внутреннее смятение словно бы растворилось в смятении всеобщем. Внезапно поднявшаяся буря чувств пугала ее много больше. Никогда еще так властно не говорила в ней потребность видеть другого, дотрагиваться до него, обнимать, чувствовать тепло его тела. Где теперь прежняя Катрин, спокойная, равнодушная к постоянным ухаживаниям, жестоко высмеивающая любовные признания, где она?
Страстная, обезумевшая от любви женщина стояла на галерее. Она нашла смысл своей жизни, цель всех своих устремлений. Исчезла даже та Катрин, что сладко замирала в объятиях Филиппа…
Но что скажет дядюшка Матье, застав ее в комнате раненого? Тут девушка успокоила себя, что подниматься наверх дядюшке совершенно незачем, ведь он ночует на конюшне, и, не в силах долее бороться с собой, повернула ручку и вошла.
Раненый вытянулся на кровати, прямой, неподвижный, белоснежная повязка на голове казалась в полутьме сверкающим фантастическим шлемом, чем-то странным и фантастическим выглядела и нога, к которой кордовский врач привязал смоченными в клейстере полосками материи деревяшку. Именно перелом обрек юношу на неподвижность, он должен был лежать на спине и не двигаться. Катрин бесконечно жалела его и восхищалась им… Опершись рукой об изголовье, она долго любовалась спящим.
Прямо на полу перед камином, свернувшись, словно огромный пес, спал черный раб. Вдоль стен стояли лавки с разбросанными по ним ярко-красными подушками… Девушка попыталась подвинуть к кровати одну из них, но та оказалась слишком тяжелой. Тогда, поджав ноги и обхватив колени руками, она примостилась в уголке.
В комнате слышалось лишь прерывистое дыхание рыцаря. Лицо его разгладилось, было видно, что он теперь не страдает. Пристально разглядывая его, Катрин подумала, что он и впрямь красивее Мишеля. Может быть, он просто выглядел более зрелым, более мужественным, чем его брат, в ту пору совсем еще мальчик.
На вид ему было года двадцать три – двадцать четыре. Белоснежная повязка подчеркивала чеканный, хотя и несколько грубоватый овал лица. Прямой нос, тяжелый квадратный подбородок, подернутый синевой, взывающей к бритве; это резкое, лепное лицо смягчали только длинные, густые, словно бы женские ресницы, придавая ему что-то нежное, очаровательное. Катрин и сама не знала, как поддалась этому очарованию, как в глубине ее существа зародился мучительный трепет, понемногу заполнявший ее, заставлявший внезапно беспричинно краснеть.
В камине затрещало, посыпались искры, и на пол упал горящий уголек. Катрин поспешно схватила его щипцами и бросила обратно в огонь. Затем вернулась на лавку.
Раб заворочался и заворчал. Арно не двинулся.
Ветер стих, только капли дождя еще барабанили по крыше, но в маленькой теплой комнате с плотно закрытыми дверями и ставнями от этого становилось только еще уютнее. Усыпленная однообразным шумом дождя, девушка задремала и не услышала, как тихонько отворилась дверь, не увидела, что на пороге показалась огромнейшая чалма целителя. Быстрым взглядом мавр окинул комнату, удостоверился, что больной его спит, потом насмешливо уставился на свернувшуюся в уголке Катрин. Тонкая, неуловимая улыбка тронула его губы. Абу-аль-Хаир хотел было разбудить девушку, но лишь пожал плечами и тихонько вышел, закрыв за собой дверь. Катрин так и не узнала, что, встретив на лестнице Матье, целитель решительно запретил до времени посещать больного, поскольку сон его очень чуток, нарушать его нельзя ни в коем случае. Суконщик послушно отправился спать. У него и в мыслях не было, что его племянница ночует в комнате рыцаря.
Ранним утром Катрин очнулась и с трудом открыла глаза. Во дворе харчевни петух хрипло славил розовощекую зарю. Катрин взглянула на Арно, он, казалось, за всю ночь не переменил положения. Камин давно потух, нубиец невозмутимо похрапывал, свернувшись на полу. Лицо Катрин исказилось болью, когда она попыталась разогнуть затекшие ноги и спину. Тихонько открыла она окно и выглянула наружу. Дождь кончился, в огромных лужах отражалось розовеющее небо. Пахло влажной землей, навозом, свежестью деревенского утра. Девушка вдохнула полной грудью. Желая дать отдохнуть голове, распустила волосы, растрепала их, радуясь растекшимся по плечам потокам живого золота, закрыла окно и обернулась к постели раненого. Юное лицо с закрытыми глазами, детской гримасой губ, глубокой складкой у носа показалось ей вдруг таким беззащитным и трогательным, что, поддавшись внезапному порыву нежности, она опустилась на колени и стала тереться щекой о ладонь его безвольно опущенной руки, смуглой, теплой, слегка шершавой от постоянного обращения с оружием. С неожиданной для себя горячностью Катрин внезапно прижалась к ней губами. У нее пресеклось дыхание, ей хотелось смеяться и плакать. Хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Чтобы все вокруг исчезло и остались только они вдвоем внутри магического круга. Реальность за его пределами рассыпалась в прах. Сейчас Арно принадлежал ей всецело.
Вся во власти чувств, Катрин не замечала, что рука вдруг зашевелилась, что другая рука перебирает ее золотистые волосы. Лишь когда они обе, обхватив ее голову, повернули ее лицом к рыцарю, она вдруг поняла, что рыцарь давно не спит. Приподнявшись на локте, он пристально вглядывался в лицо Катрин, привлекая ее к себе все ближе. Она вскрикнула, пытаясь освободиться из его объятий.
– Мессир, пустите… Я…
– Тс-с-с! Молчи!
Суровость тона заставила ее безмолвно покориться. У нее не было ни душевных, ни физических сил всерьез противиться ему. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Страстный взгляд черных глаз завораживал и сводил с ума. Руки юноши держали ее. Совсем безвольную опустили на постель.
Арно порывисто прижал к себе девушку. Судорога прошла по всему ее телу. Темная кожа юноши блестела от пота. Катрин обжигало его дыхание, в жаркой духоте она слышала какой-то странный запах… бальзам из Матарьи, подумалось ей. Больше она не сопротивлялась… Быть может, в глубине души Катрин давно этого ждала!
Но когда жесткие губы в смертельной жажде прижались к ее губам, девушка застонала. В голове ее гудели, раскалывая, тысячи колоколов… Восторг, древний, как этот мир, охватил Катрин, когда она позволила жадным, жарким рукам ласкать ее тело.
Арно сквозь зубы проклинал свою злосчастную ногу, но для раненого он был даже слишком страстен. Ничего деликатного не было в его движениях, настолько стремительных, что казалось: его вот-вот призовет труба, и поэтому каждый миг ему так дорог. Странное дело, в порабощающей его жестокости девушка вдруг открыла источник неиссякаемой нежности. Затянувшийся до бесконечности поцелуй наполнил ее невероятным счастьем, взволновав все ее существо. Она не знала, как случилось, что Арно расстегнул ворот, распахнул платье, губы его спускались все ниже, ниже, и она увидела, что до пояса обнажена. Нежную розовость ее кожи оттеняла чернота его коротких волос. Она совсем не смутилась, будто была создана для того, чтобы ему одному принадлежать, дарить радость и удовольствие.