В ту же секунду я почувствовала, как по спине пробежала дрожь. На жилистой шее болталось колье – имя «Валентина», выполненное из сапфиров…
– Вас зовут Валя, – вырвалось у меня неожиданно.
Костина напряглась:
– Не помню, не помню…
Она схватилась пальцами за виски.
– Голова болит, только что ударили по голове…
Артем решительно подтолкнул меня к двери:
– Пошли отсюда.
В кабинете он сказал:
– С чего в голову пришло, будто Елену Никаноровну зовут Валей?
Мысленно ругая себя на все корки за несдержанность, я пробормотала:
– Можете представить женщину, которая носит на груди ожерелье баснословной стоимости с чужим именем?
Артем вздохнул и вновь закурил вонючую сигару.
– Елена Никаноровна служила актрисой в театре «Луна на подмостках». Никогда не была особо популярна, главных ролей не исполняла, но такие, как она, тоже нужны в коллективе… Потом случился инсульт, а как следствие – то, что вы сейчас наблюдали. Ее поместила ко мне мать. Единственно, что осталось от прежней личности, – любовь к украшениям. Естественно, все они – бижутерия. Она их прячет в комнате, теряет, мы покупаем новые… Колье стоило, по-моему, рублей двадцать, от силы пятьдесят. Будет время, поглядите в киоске «Союзпечать», там таких множество… Просто, наверное, сотрудница, покупавшая «ожерелье», не нашла с именем «Лена», вот и посчитала, что Костиной все равно, читать-то она не может…
– Но она так убедительно говорила про мучения, – залепетала я, – вы ведь не бьете больных?
Федотов терпеливо ответил:
– Естественно, нет. Елена Никаноровна глубоко больной человек, просто не понимает, что говорит.
– Ну ладно, – покачала я головой, – подумаю до среды и если решу доверить Анну, то свяжусь с вами, подскажите телефончик.
– Рисковали, приезжая сюда без предварительной договоренности со мной, – сказал Артем, протягивая визитную карточку.
– Таня сказала, будто вы всегда на месте…
– Откуда ей знать? – искренне удивился психиатр. – Татьяна Михайловна тут никогда не бывает!
Я хитро прищурилась и кокетливо погрозила пальцем:
– Не забывайте, что мой бывший муж главный редактор журнала «Желтуха»!
– Не понимаю! – изумился Федотов. – Это тут при чем?
– А при том, – корчила я из себя бесцеремонную идиотку, – Никита рассказывал про ваши особые взаимоотношения. Да теперь и скрывать не надо, Танюша вдовой стала.
Федотов спокойно смотрел на меня. Профессия психиатра предполагает умение владеть собой, а положение владельца частной клиники обязывает к крайней вежливости с родственниками больных.
– Боюсь, господин редактор ошибся, – произнес он наконец, – нас с госпожой Ивановой связывают только деловые взаимоотношения. Вы знаете о болезни ее дочери?
– Ну, по-моему, серьезного заболевания как раз нет, – ответила я, – только внешне девочка отличается от других детей, но с головой у нее все в порядке.
– Я того же мнения, – подтвердил Федотов, – но мать постоянно тревожится и по каждому поводу советуется со мной. Сейчас у подростка начался пубертатный период, возникли проблемы с поведением дома. Обычная вещь для подобного возраста, но Татьяна Михайловна крайне остро воспринимает любое отклонение, так сказать, от середины. И мы довольно часто обсуждаем данные проблемы. Мои консультации платные, и, если родственникам удобно приезжать в больницу Раевского, бога ради. Думаю, кто-то из сотрудников клиники и запустил гнусную сплетню. Я не особенно боюсь слухов, у Татьяны Михайловны другое положение. Что же касается «Желтухи», мне не хотелось бы при вас озвучивать мое мнение об этом издании.
И он, давая понять, что разговор окончен, резко встал.
Утром мы все собрались в холле. Таня, одетая в глухое черное платье, аккуратно пристроила на голове элегантную шляпку с полупрозрачной вуалью и спросила:
– Все готовы?
Я оглянулась:
– Вари нет.
– И Маши, – добавила Ольга.
– Они в школе, – преспокойно заявила вдова, – детям незачем участвовать в этой церемонии.
Мы промолчали.
Прощание проходило в морге Центральной клинической больницы. Возле закрытого гроба стояли несколько человек. Таня села посередине. Мы пристроились по бокам. Толпа народа с цветами, десятка два журналистов с камерами… Потом церемония передвинулась в Донской крематорий.
– Я думала, будут хоронить в землю, – шепнула Зайка.
Но Таня услышала и пояснила:
– Он хотел после смерти превратиться в пепел, говорил: «Какой прекрасный обычай существует в Индии – развевать прах над рекой Ганг». Но у нас такое невозможно. К тому же на Донском их семейное место – отец, мать, брат.
Поминки устроили в ресторане «Прага». С каждой минутой похороны Олега Андреевича делались похожими на фарс. Ну кто додумался до того, чтобы поминать покойного в кабаке? Огромный дом Харитоновых запросто мог вместить не один десяток человек.
Таня сидела во главе стола, уставленного деликатесами. Ее тарелка оставалась почти пустой на протяжении всего вечера. Сначала выпили по одной, не чокаясь, потом опрокинули еще и еще… В соседнем зале гуляла свадьба, оттуда доносились звуки музыки, взрывы смеха и бодрые крики «Горько!». Спустя некоторое время кое-кто в нашем зале начал отбивать ногой такт, потом народ разошелся совсем. Бутылки все появлялись и появлялись, беспрестанно подносили новые блюда…
Мне стало совсем не по себе, такое ощущение, будто проглотила крысу. Официанты начали разносить пирожные. Внезапно Таня наклонилась и тихо прошептала:
– Олег хотел, чтобы на поминках было весело. Он не переносил театральных, напыщенных речей и официальных проводов. Веселый, радостный… Как теперь без него!
Внезапно она замолчала, в глазах начали закипать слезы, но огромным усилием воли вдова сдержалась и не заплакала.
Я глянула на нее с глубоким уважением – всегда восхищалась людьми, умеющими в любой ситуации «сохранить лицо».
Из «Праги» мы прибыли около часа ночи.