– Отвали, рецидивист! Давайте просто позырим, что тут интересного, а то мы здесь дальше зрительного зала никогда не ходили, – предложил Степной.
– Может, переоденемся? – предложил я и потряс рюкзаком с формой.
– Да успеем, – крикнули хором Вова с Эдиком и выбежали в дверь.
– Меня подождите! – кинулся я за ними.
Сколько тут интересного! Бегают балеринки в своих марлевых «пачках», стоят какие-то плакаты; куча народу шарахающегося в различных направлениях…
–Где эти курсанты-ы-ы?! – раздался зычный рев неподалеку от сцены.
– Мы здесь! – заорали мы в ответ и кинулись на голос. Вот говорил же, что надо переодеться, сейчас нам влетит, и Эдик к тому же куда-то запропал.
Оказалось, нас звал вовсе не начальник, а трубным рыком вызывала какая-то дородная тетенька в спортивном костюме.
Увидев нас, она злобно проматерилась, не стесняясь находившихся поблизости разнаряженных в бальные платья девчонок. Мы и рты не успели раскрыть, как нам всунули каждому по девушке и вытолкнули на сцену, где вовсю гремела мелодия вальса.
– Прикинь, Вован, музыка из кина «Мой ласковый и жирный зверь», – радостно воскликнул я, выбегая на сцену и таща за руку семенившую за мной деваху.
Зал был полон народу, гремела музыка, и несколько пар кружилось в вальсе. Абсолютно не задумываясь, я подхватил партнершу и буквально с первых па вписался в танцевальную композицию. Сложного ничего нет, обычная расстановка пар «меняющимся треугольником». Делов-то! На сцене, помимо нас, еще несколько курсантов ловко крутили своих партнерш и картинно закидывали головы. Стоп, какие-то неправильные курсанты! Прически у них не военные, волосенки длинноваты и туфельки – обыкновенные черные «балетки», и уж больно профессионально они кружатся в ритмах вальса. Черт, надо же так попасть! Соображал я буквально несколько секунд, а в это время на сцену с возмущенными криками вылетел Степной:
– Чо за фигня, тебе нормальную дали, а мне какую-то клюшку! Э-э-э… Он вдруг замер с открытым ртом, узрев полный зал, а взбешенная партнерша Степного схватила Вову и сама начала кружить его, пытаясь попасть в ритм композиции.
Опыт не пропьешь и не потеряешь, танцевать – это как кататься на велосипеде, и поэтому я автоматически «работал номер». Моя партнерша, несмотря на свои немаленькие габариты, была весьма неплоха в танце и тоже «работала на автомате» – когда надо, замирала, улыбалась и картинно откидывала голову.
– Э-э-э, блин, ты мне все ноги оттоптала, – перекрывал звуки музыки возмущенными криками Степной, изображавший нечто вроде гопака-вальса и приемов ушу.
– Четвертая пара – ушли со сцены, – шипела из-за занавеса «хореографичка» в спортивном костюме.
Вове так и не удалось блеснуть своими способностями и порадовать публику. Пара вылетела со сцены и через пару секунд снова вышла, уже без проблем вписавшись в ритм композиции. Вову заменили на нормального танцора. А на меня так никто внимания и не обратил, пришлось дотанцевать до конца. Публика в зале была вяловатая, на выкрутасы Степного никакого внимания не обратила. Вова оставил меня «погибать» на сцене и поплелся искать Ворошилова. Эдик тем временем вел разведку наблюдением и пытался обнаружить местоположение умывальника. Тут на глаза ему попался мужичонка с чайником в руке, спускающийся по металлической лесенке. Логика, как обычно, подвела Эдика, и он решил, что мужик набрал воды и идет к себе попить чайку. А раз там есть вода, то, может быть, там и находится умывальник. По мнению Ворошилова, умывальники в Домах офицеров так и должны располагаться на верхних этажах, и забираться туда надо по маленькими шатким лестницам.
Сделав все необходимые умозаключения, Ворошилов огляделся, совершив несколько красивых перекатов, бросился на лестницу как тигр и в три прыжка очутился уже на середине. Потом прекратил выделываться и быстренько забрался наверх. За хлипкой дверцей находился вовсе не умывальник, а кабинка звукорежиссера с хитрыми приспособлениями – тюнерами, синтезаторами, пультами, микрофонами и магнитофонами.
Звукорежиссер поставил очередную запись и спустился с чайником за водичкой, ну, а тут и появился курсант Ворошилов.
Меня тем временем продолжали нещадно эксплуатировать. Только закончился вальс и я собрался слинять и найти своих, как мне даже шага влево сделать не дали. Прямо сверху на парадку мне напялили красную широченную рубаху, подпоясали кушаком.
– Э, вы что творите, я же не ваш! – заорал я костюмершам, споро одевавшим очередного танцора.
– На сцену-у-у, – зашипела на меня хореографичка в спортивном костюме и попыталась дать пендаля для ускорения.
Пришлось снова выскочить и плясать какой-то народный танец, присвистывать, притопывать и пройтись вприсядку. На этот раз повезло. Музыка внезапно прекратилась, и знакомый голос на весь зал произнес:
– Гы, прикольно, что это за фигня? А-а-а, микрофон! О, Андрюха, ты что на сцене делаешь?
Танцевальная группа остановилась, танцоры стали недоуменно пялиться друг на друга.
– Я хочу быть с тобо-о-ой, я та-а-ак хочу быть с тобой, в комнате с белым потолком, с правом на надежду-у-у, – заголосил Эдик в микрофон.
Вялая публика в зале немного оживилась и начала аплодировать. Мне удалось под шумок смыться со сцены и проскочить мимо узурпаторши-хореографички.
Ворошилов понял, что сделал что-то нехорошее, и начал нажимать все кнопки на пульте. На весь зал раздались писк, вой и какая-то адская какофония. Эдик от греха подальше выпрыгнул из кабинки звукорежиссера и успел благополучно скрыться с места преступления. Вова Степной сидел в гримерке и боялся высунуться наружу, опасаясь, что его снова заставят идти на сцену и что-нибудь отплясывать.
Тут и Эдик подоспел.
– Я там что-то в кабинке наверху натворил, – сознался он, переодеваясь в комбез и трясясь от страха. – Вы меня не выдавайте.
– Мы тебя вообще не знаем, – буркнул Степной. – Побыстрее бы отсюда свалить, дурдом какой-то.
Мы переоделись и стали ждать своего нового шефа. Вскоре появился и он.
– Блин, у нас звукреж с ума сошел, репетицию у танцоров сорвал, – пожаловался наш «начальник».
– А почему в зале публика? – осторожненько поинтересовался я.
– Да какая публика! Так, загнали военных, пэтэушников и прочих статистов, чтобы выступающие себя как на премьере чувствовали. Через пару недель большой «сборник» даем, наши попляшут, попоют, а под конец пара заезжих звезд будет, вот и «генералим». У нас сейчас рабочих сцены не хватает, но, надеюсь, на премьере будут все.
Нашего «шефа» звали Дмитрий Федорович, и по должности он заведовал всей сценической артелью. Переодевшись в подменку, мы пошли за Федоровичем куда-то в подвалы и перетаскали кучу ящиков с реквизитом. Потом нам вручили какие-то огромнейшие шторы и отправили на хозяйственный двор, развесить их и выбить от пыли.