Справившись с поручением, мы перекурили и пошли разыскивать «шефа», чтобы доложить.
По дороге на нас опять напали «деятели» и стали утверждать, что мы «революционные матросы» и должны немедленно спуститься в какую-то рекреацию и что-то отрепетировать. Пришлось застегнуть комбез на верхнюю пуговицу, спрятать свою флотскую тельняшку и пообещать, что мы немедленно спустимся, разобьем Колчака и пару раз пульнем из носового орудия по Зимнему. Отвязавшись от театралов, мы все-таки нашли Федоровича и потребовали немедленно отпустить нас, потому что уже проголодались. «Шеф» оказался вполне адекватным и, перед тем как нас отпустить, отвел на сцену убрать музыкальные инструменты после выступления какой-то рок-группы. Занавес был опущен, слышался гул голосов неблагодарной публики из пэтэушников и военных, которых никто из выступающих так и не смог расшевелить.
– Зырь, что тут! – заорал Степной и кинул мне черную кожаную «косуху», всю в заклепках и шипах, сам напялил на себя точно такую же, сняв ее с барабанной стойки.
– Прикинь, типа, мы тоже выступаем, девки в зале кипятком, зажигалки, поклонники и все такое, – замечтался Вова, надел найденные на барабане черные очки и кинул мне точно такие же.
– Ну, а что, мы с тобой в паре на дискотеке под «Кар-мэн» неплохо «слабаем», – подыграл я, снаряжаясь в очки и «косуху».
– Скучно, – сказал Эдик, – пойду-ка, какую-нибудь музыку врублю.
– А ты, типа, шаришь, как? – спросил его Вова.
– А то, – гордо ответил Эдик, зашел за сцену и начал карабкаться вверх по железной лесенке.
На весь зал сперва раздалась череда каких-то непонятных звуков. Потом сильный женский голос затянул про «валенки», потом – о, чудо! «Ту-ту-ту-туту-тутуту», – раздались знакомые аккорды.
– О мля, «Кар-мэн»! «Лондон, гуд бай!» – возбудился Степной и стал в стойку, с которой мы с ним начинали танец на дискотеке.
А один из рабочих сцены, отвечавший за занавес, услышав звуки музыки, попутал все на свете и нажал кнопку, решив, что представление продолжается. Ну, а «световик», еще не покинувший свой пост, направил на сцену прожекторы.
Степной замер с открытым ртом и повернул голову в мою сторону.
– Чего смотришь, танцуем, – проорал я, улыбаясь.
Вова кивнул, занавес поднялся, и народ, стремившийся на выход, остановился, с интересом уставившись на сцену.
– Вова, не вздумай съе…ть, – предупредил я Степного. – Давай зажигать, некрасиво со сцены убегать.
И вот начали мы со Степным под «Кар-мэн» отплясывать, точно так, как исполняли на училищной дискотеке. То, что не удалось местным хореографам, вполне удалось нам. По-моему, никто даже и не понял, что на сцене не настоящий дуэт. Затылки бритые, черные комбезы, «косухи», очки, а отплясываем – дай бог так ноги Лемоку или Титомиру задирать.
Зал начал заводиться, многие стали отплясывать в проходах, послышался визг девчонок.
Под конец песни мы с Вовой прокатились на коленках прямо к краю сцены, упали на спины и потом выпрыгнули на ноги «подъемом-разгибом».
– Аааа! Оооо! Даааа! – орали восторженные зрители.
– Итак, ждем вас на нашем концерте через неделю. Мы – лучшие! Ворошилова в президенты! «Кар-мэн» зе бест! – орал в микрофон Эдик.
Пришлось от греха подальше убегать со сцены, чтобы не попасть в лапы буйствующих фанатов. Эдик опять умело ускользнул из кабинки, и по всему Дому офицеров слышались негодующие крики звукорежиссера:
– Да не я это! Не я-я-я!
«Косухи» и очки отдали костюмершам и пошли искать Федоровича. Минут через пять пьяненький «шеф» отвел нас в столовую, где мы с аппетитом поужинали. Пока переодевались в гримерке в парадку, Эдик все-таки обнаружил умывальник и туалет. Зеркал было много, и все они были подходящего размера. Хищно потирая ручонки, Ворошилов снял одно из зеркал и счастливо улыбнулся. Однако туалет оказался женский. Открылась дверь, послышались женские голоса, и Эдику пришлось спрятаться в кабинке. Пока вошедшие дамочки занимались своими делами, он сидел на унитазе и трясся от страха… К счастью, на этот раз все обошлось.
Зеркало вынесли через хозяйственный двор без каких-либо проблем. От Эдика отвязались, отправили его в училище. По дороге Ворошилов попался на глаза патрулю, но, убегая, зеркало не бросил. Разбил он его уже в казарме. Вернее, сел на него, рассказывая глупо хихикающему Рыжкову о своих приключениях. Я и Степной вернулись из увольнения только в воскресенье.
Так и прошел этот ничем не примечательный парко-хозяйственный день.
Все было как обычно. Только, вернувшись с занятий с офицерами и суточного выхода, заместитель командира по воспитательной работе долго кричал и разорялся по поводу майора Черепанова.
– Меня, старого заслуженного полковника, выдернули на эти занятия, а этот гнусный майоришка… он… он…
– Подумаешь, меня тоже выдернули из строевой части, но я же не плачу и не кидаюсь всем рассказывать, как замполиту летеха и начальник клуба рюкзак тащил, недоуменно пожимал плечами Вова.
Что там у них произошло, я был не в курсе. Добросовестно отбрехавшись перед комбригом и под видом оперативно-полевой поездки для рекогносцировки будущих учений, я, прячась, просидел дома. Комбриг посчитал, что мне доверять нельзя, поэтому прикрепил ко мне начальника связи бригады. Начальник штаба бригады посчитал, что начальнику связи бригады доверять тоже нельзя, и прикрепил к нему радиостанцию для выхода в эфир, – видно, сотового телефона было недостаточно. Мы с начальником связи друг другу вполне доверяли, а на суточный выход идти не хотели. Поэтому начальник связи просто озадачил начальника приемной радиостанции докладами об отработанных по графику сеансах. В результате я провел рекогносцировку своей квартиры, начальник связи – рекогносцировку дачи своей тещи, а начальник аппаратной отработал пять обязательных сеансов на оценку «отлично». Счастливчики, попавшие на занятия по профессионально-должностной подготовке, ринулись за освобождениями в медицинский пункт, но их по дороге поймал весьма сообразительный бригадный зампотех и начал спрашивать, куда все бегут. Тут же кто-то ляпнул, что все бегут делать прививки от птичьего гриппа. Зампотех по кличке Баклан пристроился к толпе офицеров и возглавил дальнейшее движение. Однако комбриг был полковником старой закалки. Начальник медицинского пункта, высокий интеллигентный капитан Аллилуев, всем вместо «болен, освободить…» писал «допущен к полевому выходу». Капитан сразу же стал непопулярен, так как у зампотеха обнаружили действительно какой-то грипп и увезли в госпиталь на личной машине начмеда («санитарка», как обычно, была сломана). Как дальше развивались события и что там у них случилось, я был не в курсе. Только перед скрытным пересечением линии КПП я зашел в класс, где проводилась первая часть занятий. Несмотря на то, что без Черепанова работа в строевой части была завалена, Вова, как очень ответственный офицер, сказал всем страждущим выписок и прочей бумажной ерунды: