Войдя в подъезд, Ромин шагнул за порог, в прохладный сумрак, пахнущий старым трухлявым деревом, гнилой капустой и пригорелой картошкой. Придержав дверь, чтобы она не хлопнула, он затаил дыхание и напряженно прислушался: не скрипнут ли половицы ведущей наверх лестницы? На втором этаже площадка с квартирами, а внизу только помещение какой-то давно не существующей конторы, ввиду необходимости ремонта и отсутствия дров не занятой под жилье для эвакуированных.
Выход во двор расположен в глубине подъезда, в темном закутке под лестницей. Метнувшись туда, он дернул за ручку, проверил, открыта ли спасительная дверь? Слава Богу, открыта.
Вернувшись, Ромин тихонько приоткрыл наружную дверь и оставил щель для наблюдения за происходящим на улице. Поглядывая в нее, он стянул зубами с рук варежки и сильно потер замерзшие пальцы о грубое сукно шинели — нельзя, чтобы они плохо слушались, сейчас многое решится, а действовать надо быстро, не теряя ни секунды.
Засунув рукавицы в карман, он полез за пазуху и сдвинул предохранитель пистолета — теперь добро пожаловать, весьма приятно повидаться в последний раз.
Человек в промасленном ватнике не торопился, шел неспешно, посматривая тревожно сторонам.
«Проверяется, — понял Ромин и мысленно поторопил его: — Ну, чего тянешь, скотина?! Давай живей…»
Хотелось покончить со всем как можно скорее, пока не пропала отчаянная решимость и им полностью не завладел страх. Хорошо бывшим сослуживцам по офицерскому корпусу, уже прижившимся во Франции, презрительно кривить губы, услышав о его намерении податься в Германию. Чистоплюи все эти Оболенские и Вильде, Голицыны и Богаевские — немцы, видите ли, извечные враги России, а свободолюбивая Франция друг и союзник, близкий сердцу русского дворянства, давшего приют несчастным французским дворянам во времена Великой французской революции.
А жрать чего, господа?! Где взять брюки, чтобы прикрыть наготу, где взять хлеба, чтобы умерить, хоть ненадолго, урчание голодного желудка? Враг тот, кто лишает тебя куска хлеба, крова над головой и одежды, а тот, кто все это дает — если не друг, то союзник. Интересно, что сейчас поделывают господа аристократы бывшей Российской империи, когда презираемые ими немцы оккупировали Францию [3] ?
В конце концов, он теперь сам себе в единственном числе друг и самый надежный союзник: бывшие с ним ранее не простят службы у фашистов, здешние за это поставят к стенке, а сами хозяева не простят измены.
Наметанным взглядом Ромин прошелся по лицам и фигурам прохожих на улице — женщины, старухи, двое-трое мужчин разного возраста. Вроде непохоже, что за «ватником» тащится хвост, и это просто отлично! Так что, господин поручик, — кончим связного здесь или поведем во двор? Пожалуй, под лестницей такой заманчиво темный уголок, тихий, куда редко заглядывают, судя по скопившемуся там давнему мусору — может, прямо там и…
Он успел отскочить в сторону, когда мужчина в ватнике подошел к дверям подъезда — сразу оказаться с ним лицом к лицу было выше сил. Ухватив вошедшего за рукав, Ромин потянул его к темному закутку под лестницей.
— Все нормально? — облизнув языком внезапно пересохшие губы, спросил он. — Принесли?
— Да, — связной протянул ему туго свернутый листок. — Деньги привезли?
— Конечно, — беря левой рукой сообщение и опуская его в карман, ответил Ромин. Правую он сунул за отворот шинели на груди и, мгновенно выхватив пистолет, ткнул стволом в ватник стоявшего перед ним человека.
Выстрел прозвучал глухо, как негромкий хлопок в ладоши.
Лицо связного сразу приобрело удивленное выражение, и он начал медленно оседать на пол, полуоткрыв рот с побледневшими дрожащими губами. Ромин толкнул его глубже под лестницу, придержал тело, чтобы оно упало без стука. Сдвинув ногой ближе к стене серые валенки с галошами из автомобильных покрышек, он на секунду задержался, настороженно прислушиваясь, а потом распахнул дверь, ведущую во двор, и выскочил туда.
Осклизаясь на обледенелой тропке, петлявшей между черными от печной золы сугробами, сараями, тухлыми помойками, шустро побежал к забору. Вот он. Забыв про засунутые в карманы рукавицы, голыми руками, срывая от торопливости ногти, раздвигал доски, протискиваясь в лаз…
Выходя из второго двора, он едва заставил себя сдержать шаг — не стоило привлекать внимания прохожих. Опомнившись, натянул варежки и, стараясь подавить внезапно возникшую нервную дрожь, пошел по тротуару к вокзалу. Одно дело сделано…
Скопин сидел на полке в служебном купе — безучастно сгорбившийся, какой-то изжеванный, с потухшими мутными глазами, он не понравился Ромину еще больше, заставив злорадно подумать о том моменте, когда и этому усатому идиоту можно будет всадить пулю в сердце. Недолго ждать, совсем недолго.
— Пришел? — напарник повернул к Ромину покрытое потом лицо. И не понять сразу о чем он спрашивает: о встрече со связным или о самом Ромине?
— Пришел, — буркнул бывший поручик, заваливаясь сзади него на полку. Охватило раздражение — неужели дурак не видит, что человек устал, хочет хотя бы немного отдохнуть, и надо встать, дать ему такую возможность. Так нет, расселся, как истукан.
— Все нормально, — как можно миролюбивее сказал Ромин. Зачем настораживать Скопина раньше времени?
— А я чегой-то приболел, — наконец поднимаясь, сообщил напарник. — Трясет лихоманка и грудь заложило, спасу нет. Жap у меня.
Ромин рывком сел. Этого еще только не хватало для полноты ощущений! Теперь усатый болван не только свалит на него всю работу в поездке, но и не будет выходить из служебного купе, разве только покурить в коридоре, а если и правда всерьез расхворается, то пластом сляжет. Так уже бывало раз или два, и все заранее известно — храп по ночам, жалобные стоны, просьбы срочно добыть бутылку водки, чтобы хорошенько полечиться, найти сала и перцу, назойливые напоминания о необходимости оставаться предельно осторожными.
Как его ликвидировать на забытом Богом и людьми полустанке, если он и носа не станет показывать из купе? А еще потребует провести сеанс связи, и тут выяснится… Да ничего тут не выяснится, — Ромин даже немного повеселел, — поскольку записочку от связного удалось получить и на одну передачу хватит, а Скопин не век станет валяться.
— Ложись, — снимая шинель, предложил Ромин. — Тебе скорее выздороветь надо…
* * *
Больничные халаты оказались с оборванными завязками, короткие, едва достающие нижним краем подола до середины бедра. Тихо матерясь сквозь зубы, Кривошеин накинул на себя халат и первым, не дожидаясь Волкова, почти побежал по коридору госпиталя, гремя по некрашанным доскам пола сапогами. Антон догнал его уже у лестницы.
— Упустили, черти! — буркнул Сергей Иванович и, шагая через две ступеньки, припустился наверх.