Свернув в тихий проулок, Гнат остановился, привалился плечом к забору и перевел дыхание. Обернувшись, увидел Ивася и того, близорукого председателя артели, с припухшими разбитыми губами и носом. Больше никого не было.
— Закурить бы, — сипло прокашлялся Цыбух. Его собственный кисет с самосадом остался в камере под рухнувшими нарами.
— Вот, пожалуйста, — близорукий вытащил из кармана пиджачка мятую пачку папирос. Закурили.
— Ну, теперь чего? — глотая табачный дым, мрачно спросил Гнат. Он действительно не знал, что дальше делать, куда податься, разве до дому?
— Вам спасибо, — слегка поклонился близорукий, — ваша любезность…
— А-а, — отмахнулся Ивась. — Ты куда сейчас? Не бойся, говори, мы драться не станем.
— Домой, — просто сказал бывший председатель. — Куда же еще? Надо узнать, как там, а потом уже решать.
— Верно, — одобрил Цыбух. — Но зря шастать по улицам не стоит: в такое время ни за понюх табаку пристрелить могут. Особливо, ежели немцы в город придут. Когда войска в город входят, самое милое дело от них первое время подале держаться.
— Это так, — согласился близорукий, — но немцы — культурная нация, не наши босяки. Однако предосторожность тоже не лишняя. Всего доброго! — попрощался он. — Мне пора.
— Нам тоже пора в деревню. Ты как? — Гнат поднялся и поглядел на Ивася. Куда он наладится? Теперь про старую вражду лучше пока забыть — односельчане как-никак, друг дружки держаться надо.
— Пошли, — согласился тот.
Больше не сказав друг другу ни слова, трое мужчин разошлись в разные стороны. Один, прижимаясь к заборам, побрел по направлению к центру городка, а двое других, переждав, пока проедет мимо и скроется в дыму запыленная зеленая полуторка с двумя пограничниками в кабине, начали пробираться к шоссе, ведущему на запад…
* * *
Военврач Сорокин — бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами — как привязанный ходил по коридорам за секретарем райкома Ярошем. Ничего не говорил, не просил, не убеждал, только ходил, и все. Ярош в кабинет, к дребезжащему телефону, — и военврач за ним. Ярош туда, где жгли документы, не подлежавшие эвакуации, — и Сорокин за ним, как тень, как немой укор. Ходил и ходил, второй час подряд. Наконец Ярош не выдержал:
— Слушай, — он взял Сорокина за портупею. — Нет у меня машин! Понимаешь? Нет! Видишь, что творится? — он повернул военврача лицом к окну.
Стекла мелко дрожали от близкой канонады. В стороне, над лесом, вертели смертельную карусель самолеты.
— И подвод нету, — горестно вздохнул Ярош, — и времени нету!
— А у меня много раненых, — высвободился Сорокин. — И вы обязаны помочь вновь поставить их в строй!
— Слушай, сынок, — Ярош потянул его за собой через приемную к дверям кабинета. Привел к столу и предложил стул. — Сядь! Я сейчас столько всего должен, — он взял лист бумаги и ручку, — что голова кругом идет. Архивы обкома застряли здесь, а их надо вывезти, семьи партработников надо вывезти, ценности надо вывезти. Оборудование надо вывезти…
Не переставая говорить, он набросал несколько торопливых строк и промакнул записку большим деревянным пресс-папье. Достал из кармана френча баночку с завинчивающейся крышкой, отвинтил ее, бережно вынул печать и приложил к своей подписи.
— На, — протянул он Сорокину бумагу, — даю тебе право мобилизовать для доставки раненых машины, подводы, любой транспорт. Пойди по дворам, поговори с людьми, они тебе помогут, не откажут Красной Армии… Доставишь раненых на станцию, транспорт направь сюда.
— А как же?..
— Мне он тоже вот так нужен, — провел ребром ладони по своим густо поседевшим усам Ярош, — понимаешь ты это? Что? — повернулся он к вошедшему в кабинет военкому.
Тот, не отвечая, взял со стола графин с водой, приник пересохшими, потрескавшимися губами к горлышку. Пил жадно, делая большие глотки и обливаясь. Капли воды катились по его пыльной гимнастерке с рубиновыми шпалами на петлицах, сворачивались в шарики и скатывались на пол, покрытый слоем черного ломкого пепла сожженных бумаг.
— Станцию разбомбили. Всю, — оторвавшись наконец от горлышка графина, хрипло сказал он. — Танками прет, гад! Части генерала Русиянова еще держат фронт. Связь с Минском есть?
— Нет, — тихо ответил Ярош и, помолчав, грустно добавил: — Еще несколько дней назад мне казалось, что до него очень далеко, до Минска-то. А теперь… Людей собрал?
Военком молча кивнул, опять запрокидывая графин. Напившись, поставил его на край стола и устало опустился на свободный стул. Щелкнул портсигаром, доставая папиросу.
— Станция Вязники цела. Она восточнее и немного в стороне от нас. Там эшелон под парами. Может, туда повезем?
— Слыхал? — обратился к Сорокину секретарь райкома. — Давай, сынок, добывай транспорт, проси у людей помощи и гоните на Вязники. Иди, доктор, время дорого.
Юрий Алексеевич кивнул и пошел к выходу. Он не успел сделать и двух шагов, как двери распахнулись и в кабинете появился бледный капитан в зеленой пограничной фуражке.
— Нет у меня машин, — опережая его, быстро сказал Ярош.
— Что? — переспросил пограничник, напряженно глядя на губы секретаря райкома. — Ах, машины… У меня есть, даже две. Это кто? — он посмотрел на военкома.
— Военком, — удивился Ярош. Что за странный капитан, почему спрашивает? До границы отсюда далековато, как здесь очутился, зачем?
— У меня особо ценный груз, я — капитан Денисов. Нужна охрана, охраны для груза нет. И… дайте воды, пожалуйста!
Сорокин предупредительно подал ему графин и смотрел, как пограничник жадно припал к его горлышку, совсем как несколько минут назад военком. Напившись, Денисов вынул из кармана несвежий носовой платок и вытер губы. Расстегнув пуговицу на кармане гимнастерки, подал секретарю райкома удостоверение:
— Вот документы!
Ярош взял, повертел и недоверчиво покачал седой головой.
— Ты что же, пограничник, почитай, из-под самого Белостока едешь? Далеко забрался. Как же тебе удалось прорваться?
— Надо! — лаконично ответил Денисов.
Военком подал ему стул, с уважением поглядев на вырвавшегося из самого пекла человека в пыльной форме капитана погранвойск НКВД.
— Что вывозишь, капитан? — возвратив документы, спросил Ярош.
— Особо ценный груз, секретный.
— Документы на него есть? — насторожился Ярош. Что еще за секреты? Сейчас не то время, чтобы в райкоме секреты разводить, напускать таинственности.
— Документов нет, — вздохнул Денисов. — Денег у нас полна машина, больше трех миллионов везем из банка. А людей — я сам, мой сержант да два милиционера. И еще девушка, кассир из банка.
— М-да, — военком потер ладонью небритый подбородок. — Лихо! А везете куда?