Разговоры эти Ивась слушал с ухмылкой, но сам затихал у костра и старался не мешать — пусть тешатся, хуже от их слов все одно не будет, потому как все равно хуже некуда.
Где теперь его добрая хата? Вышла дымом в небо, подожженная немецким снарядом. Где Софка, из-за которой они с Гнатом сворачивали друг другу скулы в жестоких драках на сельских гулянках? Может, сгинула, убежала в лес, а может, сейчас греется под боком такого же рыжего, как Сашка Тур, немца? Особым целомудрием Софка не отличалась, до мужской ласки была весьма охоча, и если бы не оспаривали право на нее два самых сильных мужика в деревне, то и другим в своей любви она не отказывала бы.
И вообще — выкинула жизнь замысловатое коленце, повернула всю судьбу Ивася. Сначала попал в кутузку, причем ни за что ни про что, а после началось такое, что и в страшном сне не привидится. Идти вместе с Гнатом на восток Ивась согласился потому, что другого выхода просто не видел — куда податься, если хаты больше нет, а с запада прут немцы? Только в лес, да лесом на восток: среди своих привычнее, всё на родном языке говорят, а немцы — те уже и поляков побили, которые раньше у них пановали. Враз посворачивали шеи!
Блукали, блукали по лесам, а теперь у них капитан объявился. Обстоятельный, серьезный мужик, свое дело знает и командовать может, а это было для Перегуды самым главным. Не надо себе голову ломать, что и как делать — все решат, а ты выполняй. Немца бить надо? Надо! Командир есть? Есть. Оружие дал? Дал. Жратвой обеспечил? Обеспечил. Отчего не воевать, тем более среди своих? Можно и повоевать. Обратно все одно никакого смысла нет возвращаться — некуда. А последующая жизнь, под командой капитана, вдруг еще да наладится, простят, что из кутузки утекли, поймут, что оставаться там и ждать немца не захотели.
Услышав шорох и звук шагов, Ивась вскинулся, поудобнее перехватил карабин, вглядываясь в заросли — кто идет к их маленькому лагерю? Но тропинка была пуста, а звуки шагов приближались. Оглянувшись, он увидел Гната. Тот шагал с неизменной дубинкой на плече.
Подойдя, Цыбух уселся рядом, положил дубину и, достав кисет, угостил Ивася табачком. Помолчав, негромко сказал:
— Только здесь и можно с сельчанином своим покурить, а то все на людях мельтешим. И душу не отведешь.
— Зачем пришел? — прикуривая у Цыбуха, спросил Ивась. — Побалакать?
— И энто тоже, — согласился тот. — Побалакать нам, сельчанин, не мешает.
— В дозоре я, заругают, — покачал головой Перегуда.
— Ни, — засмеялся Цыбух, — меня сменить тебя послали. Ты мне вот чего скажи, сосед, долго ли ты еще собираешься по лесам судьбу пытать? Она ведь, злодейка, может и выверт сделать.
— Ты о чем? — насторожился Ивась. — Говори толком, Гнат, не крути, как теленок хвостом.
— Тикать нам треба, сосед, — глубоко затянувшись, доверительно сказал Цыбух. — Тикать от энтого капитана.
— Как это?
— А ногами! Переставлять их побыстрее, — и Гнат показал на ладони пальцами, как надо переставлять ноги.
— Почему? — Ивась никак не мог уразуметь, отчего вдруг Гнат решил уйти. Что случилось? Почему изменились его планы? Еще вчера он ходил со всеми к дороге, убил немца, взял трофеи, а сегодня хочет уйти?
— Потому, — с причмокиванием досасывая сигарку, нахмурился Цыбух. — Я тебе как сосед соседу скажу. Другому бы ни за что не сказал, а тебе скажу. Мы с тобой тут самые близкие будем из всех — если не ты, то кто же еще меня поймет, га?
— Да что случилось-то? — поторопил его встревоженный Перегуда.
— Придурок этот, капитан, в самое пекло нас завесть хочет. Сгинем мы с ним вместе! Ни за понюх табаку сгинем! Он теперя на станцию мастится пойти, я сам слыхал, а там немцев полно. Постреляют нас, Ивась, как курей. Усех постреляют!
— Зачем ему станция? — недоверчиво улыбаясь, спросил Ивась. — Да ты брешешь!
— Зачем? — зло сощурился Цыбух. — Это собаки брешут, а я тебе дело толкую. Телок! Не знаешь? Скажу! За комиссарскими брильянтами идем, которые в вагоне спрятаны, а оне дороже золота! Во!
— Да брось ты! — рассмеялся Перегуда. Вся деревня знала склонность Цыбуха к преувеличениям. Если он убил на охоте утку, так она обязательно превращалась в его рассказах в кабана или лося, если не в зубра.
— Як Бога кохам! Вот тебе пан Езус и дева Мария! — перекрестился Гнат. — Сам слышал, вот энтими ушами, когда наш капитан с каким-то мужиком в лесу балакал… Слушай, сосед, бросим их к чертям болотным да пойдем сами на железную дорогу? Выберемся на энту станцию да пошукаем: глядишь, отыщем комиссарские брильянты?
— Спятил? — покрутил пальцем у виска Ивась. — На што они нам? Куда с ними деваться, война кругом, аль бо забыл?
— Э-э, милай, — ощерился Гнат, — с хорошими деньгами человеку никакая война не страшна, а с золотом везде хорошо! Щас главное — выжить! Понял? А в наших болотах от кого хошь сховаться можно, ни одна собака не сыщет. Я одну деревеньку знаю, небольшую, посередь болота стоит…
— Не дело, — насупился Ивась. — Не дело говоришь, Гнат! Разве из-за камушков они так будут рисковать? Парнишка говорил, который с капитаном пришел, что у них людей много поубивало.
— Ладно, — примирительно похлопал его по колену Цыбух, показав в улыбке прокуренные зубы. — Попытал я тебя, не держи обид. Иди.
Ивась поднялся, закинул карабин за плечо.
— Все одно доложу.
— А и доложи, — миролюбиво согласился Гнат. — Доложи… Карабинчик мне оставь.
— У тебя пистолет есть, — отмахнулся Перегуда, поворачиваясь, чтобы уйти.
Стороживший каждое его движение Цыбух вскочил на ноги и, сильно размахнувшись, ударил Ивася дубиной по голове. Тот рухнул, как подкошенный, даже не застонав.
— Сопляк! — снова опуская дубину на его голову, зло просипел Цыбух. — Я те доложу! Вот тебе и за Софку! — он еще раз ударил лежавшего без движения Перегуду.
Отпрыгнув, Гнат несколько секунд смотрел на тело, потом протянул руку, намереваясь взять карабин, но передумал и, забросив дубину далеко в кусты, скрылся в чаще…
У Березины, под Борисовом, Чернявкой и у реки Свислоч несколько суток шли тяжелые бои с танковыми соединениями немцев. Пылали подбитые черные машины с белыми крестами на башнях, горели неубранные хлеба, деревни, горела, казалось, сама земля. Но красноармейцы стояли…
Только 4 июля 1941 года врагу удалось захватить несколько плацдармов на восточном берегу Березины. Перегруппировав силы и создав подавляющее численное превосходство на направлениях основных ударов, противник возобновил наступление. Оказывая ожесточенное сопротивление на каждом рубеже, наши войска были вынуждены медленно отходить к Днепру под бесконечными бомбежками, отражая танковые атаки.
Гитлеровское командование все еще надеялось прорваться с ходу к Западной Двине и Днепру, смять советские части, форсировать реки и развить наступление на Смоленск, чтобы открыть себе беспрепятственный путь на Москву.