Увидев издали вывороченную сосну, Волков затаился, прижался к стволу дерева и прислушался — не донесутся ли до него обрывки фраз, может быть, удастся расслышать голоса или учуять запах самосада? Вдруг мужички действительно сидят себе рядком, забыв про войну, про то, зачем они здесь, и беседуют? Нет, ничего не слышно, не доносится сюда запах табака.
Пройдя еще несколько шагов, Антон снова прислушался. Тихо, только ходит поверху ветер, качая кроны деревьев и шумя листвой. Где же мужики, неужели и правда решились сбежать? Но куда, куда им бежать вдалеке от родных мест, когда кругом немцы, чуть не в каждой деревне, и даже лесные дороги забиты их частями, спешащими к фронту? Не глупые же они в самом-то деле? Подозревать Ивася или Гната в связях с врагом по меньшей мере абсурдно, а вот считать их способными на неразумный поступок или трусость…
Бывает, слабнет человек, особенно когда чувствует, как далеко зашло дело, а повернуть назад нет возможности, и остается только один путь — вперед, где может ждать гибель. Тогда он способен найти для себя другой выход — дезертировать, скрыться, спасая шкуру. Неужели и эти?
Подобравшись ближе к поваленной сосне, Волков заметил, что над ямкой, где были ее корни, роятся мухи. Дрогнуло в нехорошем предчувствии сердце, неприятный холодок пробежал по спине, вспотела ладонь, сжимающая рукоять парабеллума.
Антон раздвинул траву и густые листья папоротника и увидел лежащего ничком Ивася. Там, где должна быть его голова, — кровавое месиво, густо облепленное зелеными мухами…
Отшатнувшись, Волков с трудом перевел дух. Случилось еще более страшное, чем он мог предположить, — среди них оказался предатель!
Гнат! Гнат Цыбух! Якобы собираясь сменить на посту Ивася, он убил его и ушел. Куда? У него теперь одна дорога — к немцам! Значит, это он, подкравшись, залег в траве и подслушивал разговор Антона с Макаром. Что он успел услышать? Если бы знать… И почему опытный капитан сразу не проверил, кто отлучался с привала?!
Наверное, Ивась не согласился пойти вместе с Гнатом или попытался его задержать и поплатился за это жизнью. Или Гнат опасался, что его хватятся? Кажется, Кулик говорил, что они давно враждовали… Вот и кончилась их вражда и спор, кончилась взаимная слепая ревность!
Мысленно попросив у погибшего прощения за дурные мысли о нем, Антон взял карабин, закидал тело убитого Ивася травой и валежником и побежал обратно. Надо теперь оставшимся поторопиться, очень поторопиться!
На полянке с нетерпением ждали его возвращения. Рядом с сияющим Костей сидел Макар Путко, угощая Настеньку незамысловатыми деревенскими лакомствами. По лицу радиста Волков сразу понял — удалось! Теперь они восстановят связь с центром. Как же переплетаются радость и боль, приобретения и потери!
— Ивась погиб, — ответил всем сразу на вопросительные взгляды Антон. — Уходим! Цыбух предал!
— А-а! — схватившись за голову, простонал Кулик. — Если бы я знал!
— Не время, Алексей! — остановил его Волков. — Надо скорее уходить. Этот подлец на все способен. Макар, короткая дорога в Уречье есть?
* * *
Комната, куда привели Гната, оказалась просторной, с широким письменным столом, за которым устроился, положив на край свою фуражку с черепом на околыше, разговаривавший с ним на дороге немец в черном. Второй немец уселся на стуле у стены, пристально рассматривая Гната немного выпученными зеленоватыми, как бутылочное стекло, глазами.
Сделав солдатам знак подвести пленника ближе к столу, офицер в черном мундире жестко сказал:
— У меня мало времени! Умеете читать карту? — он небрежно бросил на стол сложенный гармошкой лист коричнево-серой бумаги.
— Нет, — Цыбух неловко вытер рот рукавом, подняв к лицу скованные наручниками запястья.
— Имя, фамилия, воинское звание? — неожиданно вступил в разговор второй немец. Говорил он на русском чисто, почти без акцента, но как-то монотонно, невыразительно.
— Цыбух… Гнат Цыбух. Тольки я не военный, господа офицеры. Хозяйствовал я в деревне, да вот бес попутал, — он сморщился, силясь выдавить из себя слезу, но не получалось. Было страшно, мелко дрожали колени, но проклятые слезы никак не хотели выдавливаться из глаз.
— Не пытайтесь нас разжалобить, — усмехнулся сидевший за столом. — Укажите, где находится сейчас разведгруппа, и мы вас отпустим. Даю слово! Я готов поверить, что вы оказались вместе с врагами Германии случайно. Однако хочу получить правдивые ответы на свои вопросы. Понимаете? Правдивые, а не правдоподобные!
Особой разницы Гнат не видел, но на всякий случай согласно кивнул, заискивающе глядя в глаза офицера.
— Мы уже знаем, что вы сидели при большевистском режиме в тюрьме и бежали оттуда во время начала военных действий, — добавил второй. — Вас опознали. Говорите правду. Тогда все будет хорошо.
В голове у Гната все смешалось, мысли стали, как нитки, беспорядочно спутанные в моток нерадивой бабой, — тянешь к себе одну, а она цепляется за другую, запутывая его еще больше, стягивая в тугой узел. Ну как затянут узелок петли на шее? Выдать им оставшихся в лесу, а почему ушел — промолчать? Обещают отпустить… Хорошо бы. Тогда о вагоне и словом обмолвиться нельзя, чтобы не проститься навеки с мечтой о большом богатстве, которое почти само шло в руки.
— Я по карте не могу, — глядя, как сидевший за столом разворачивает серые листы, хрипло сказал Гнат. — А вот знаю, что у деревни Жалы мы были.
— Жалы? — переспросил офицер и тут же начал искать название деревни. Найдя, ткнул в карту пальцем. — Здесь! Не так далеко от места нападения на патруль. Слышите, Рашке? — обратился он на немецком ко второму эсэсовцу. — Это примерно в одном переходе от места нападения на мотоциклистов и похоронную команду.
Рашке встал, подошел к столу, наклонился над картой, всматриваясь в ее серо-коричневые линии.
— Вы полагаете, штурмбанфюрер?
— Да, да! — довольно потер руки Шель. — Этот медведь именно из той банды «лесных призраков». Я это чувствую!
Цыбух стоял ни жив ни мертв, слушая, как переговариваются на своем лающем языке немцы. Вдруг они обсуждают, как лучше его казнить, вдруг не верят? Матерь Богородица, что же им такое сказать, чтобы поверили, отпустили с миром, отстали от него, наконец?
— Энто, — облизнув пересохшие губы, произнес Гнат севшим от волнения голосом. — Они какого-то капитана шукают, пограничника.
— Вот как? — удивленно поднял голову Гельмут. — Именно пограничника? Вы не ошиблись?
— Ни, — мотнул головой Цыбух. — Собирались в Уречье за ним пойти, он там раненый у бабки Марфы лежит.
— Когда? — подскочив, схватил Гната за грудь Рашке. — Когда они должны там быть? Ну! Говори!
— Да сейчас, небось, туда и пришли… — начал тот, но внезапная дикая боль пронзила ему голень, заставив умолкнуть.
Ударивший его сапогом Рашке смотрел, как сгибается пленник, а потом резко двинул его коленом в лицо. Цыбух упал.