Прижимаясь к стене, чтобы не стать мишенью для засевшего на башне пулеметчика, Гельмут, в душе проклиная себя за то, что не догадался выставить у разрушенной кирпичной громадины специальный пост, быстро добежал до дверей станции, распахнул их ударом ноги и закричал:
— Где кретин Цыбух? Где русский ребенок?!..
* * *
Нырять под вагоны Волков больше не стал — нет времени прятаться, сейчас все поставлено на карту, и надо обязательно успеть, обязательно! Он бежал между длинных рядов теплушек и грузовых платформ, пассажирских вагонов с выбитыми стеклами и залитых потеками мазута цистерн, стоявших на путях. За ним, спотыкаясь и стараясь не расплескать оставшийся в ведре керосин, торопился Макар Путко.
На секунду Антон приостановился, пытаясь определить, туда ли прибежали, не проскочили ли в горячке мимо нужного места. Нет, все правильно, уже виден вагон, в котором должен находиться партийный архив.
А над кучей шпал, сваленных недалеко от выходного семафора, опускались к земле два красных шарика сигнальных ракет…
— Давай за мной! — Волков нырнул под вагоны, перебираясь на соседний путь, выскочил прямо на слезавшего с подножки платформы с углем фельдфебеля.
Тот выпучил глаза от неожиданности и хотел поднять автомат, но, получив удар ногой в живот, согнулся, уронив пилотку. Схватив его за голову, Волков сильно приложил немца головой об угол платформы. Подобрал его автомат и, не обращая внимания на сползающего вниз незадачливого фельдфебеля, кинулся к вагону.
Вот он, тот самый, сходится номер, названный военврачом. Закинув автомат за спину, капитан дернул дверь теплушки. Туго подается, приперта чем-то, но подается…
Подбежал Путко; поставив ведро, налег на дверь вагона плечом. Хрипло дыша, они упирались в неподатливую дверь, сдвигая ее буквально по сантиметру. От напряжения перед глазами поплыли круги, ноги зарывались в гравий, рубахи взмокли и прилипли к спинам, мелко дрожали колени, но они толкали и толкали проклятую дверь до тех пор, пока не образовалась щель, в которую можно было наконец протиснуться.
— Поджигаем? — трясущимися руками Макар схватил ведро, готовясь выплеснуть керосин.
— Погоди, — Волков просунул голову в щель и заглянул в темноту. В ноздри ударила вонь нечистот и пыли, смешанная с запахами горелого угля и колесной смазки. — Погоди, — повторил он, влезая внутрь, — проверим.
Пританцовывающий от нетерпения Макар подал ему ведро с керосином и тоже полез в вагон, неуклюже цепляясь прикладом карабина за скобы. Ему было страшно. Всю жизнь он провел мирно, никогда ни в кого не стрелял, даже в империалистическую и гражданскую не служил в армии, а работал на железной дороге. А тут… Кругом смерть!
Смогут ли они потом выбраться со станции? Как знать… Может, лягут между рельсами, принимая последний неравный бой, и останутся лежать, прошитые автоматными очередями, глядя в небо или в пыльный гравий ничего не видящими глазами? И те, кого они должны спасти, уничтожив спрятанные в вагоне бумаги, никогда не узнают ни о Макаре Путко, ни о капитане Хопрове, в самом начале страшной войны прыгнувшем с парашютом в немецкий тыл со специальным заданием центра. Просто сгинут еще два человека в жуткой кровавой круговерти и навсегда потеряется их след во времени…
— Кажется, то! — донесся до Макара возглас Волкова. И тут же раздался другой голос, хриплый, злой:
— Стой, стреляю!
Окрик подкрепил лязг передернутого затвора.
Макар застыл на месте. Антон, крутнувшись волчком, моментально оказался за каким-то ящиком и выставил ствол парабеллума.
— Кто здесь? — быстро спросил он, не опуская оружие.
— Назад, — снова просипел чужой голос.
Осторожно высунувшись из-за ящика, разведчик попытался разглядеть, кто прячется в глубине вагона в затхлом сумраке прокаленного солнцем деревянного контейнера на колесах, набитого упакованными в ящики бумагами, сулящими в случае попадания в руки врага смерть тысячам людей. Слабый свет, проникающий в узкие оконца под крышей теплушки, вырывал из темноты серый брезент, укрывающий ящики, узкий проход между ними, ведущий к задней стенке вагона, и выставленный в него тупой срез ствола автомата. Он слегка покачивался, словно передавая дрожь в руках человека, державшего оружие.
Макар, прижавшись спиной к приоткрытой двери, непослушными пальцами нашаривал предохранитель на затворе карабина. Что делать? Стрелять? В кого, в невидимку с хриплым голосом, скрывающегося в темноте? Хриплый, наверное, давно здесь, привык к сумраку и видит их как на ладони.
Но кто же там? Немец? Тогда почему говорит по-русски? Или предатель, вроде Гната Цыбуха, специально посаженный в вагон, чтобы караулить, когда к нему придут? Но откуда немцам знать, в какой именно вагон надо посадить предателя? Не во все же вагоны они посадили по человеку! Предателей не хватит.
— Мы свои, — настороженно прислушиваясь к звукам у задней стенки вагона и стрельбе на путях, сказал Волков.
— Пароль, — прохрипели из темноты.
— Четыре, — быстро ответил Антон, не убирая оружия.
— Тридцать два, — раздалось после паузы.
— Двадцать четыре, — продолжил капитан, засовывая парабеллум за пояс.
— Шесть! Сколько вас?
— Двое. Я капитан Хопров из центра.
— Подойди, — ствол автомата, выставленный в проход, опустился.
Антон метнулся в темноту, на звук голоса. У задней стенки вагона на ящике лежал замотанный окровавленным тряпьем человек с ППШ в руках. Рядом валялась смятая пограничная фуражка.
— Александр Иванович? Капитан Денисов? — Волков попытался приподнять раненого, но тот отстранил его.
— Я… Почему стрельба?
— Бой идет, надо бумаги уничтожить. Где папка с документами?
— Удостоверение! — требовательно протянул руку Денисов.
— Вот! — Антон торопливо достал шелковку и, развернув ее, показал. — Где папка?
— Здесь, — Денисов с трудом расстегнул стягивающий его гимнастерку офицерский ремень. — Снимай, теперь твоя очередь.
Потрясенный Волков увидел залитый потемневшей кровью широкий брезентовый пояс с карманом, в который была засунута черная кожаная папка и две гранаты.
— Думал, не дождусь уже… Там еще акт на деньги и план, где золото зарыто… Глоба ушел и пропал… Танки налетели… Врач побежал поджигать, — помогая Антону снимать пояс, сипел Денисов. — Еще немного — и пожег бы все! — он показал на стоявшую рядом бутылку с зажигательной смесью.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал Волков, торопливо надевая на себя страшный пояс. — Сейчас мы тебя вытащим, Александр Иванович!
— Не уйдете со мной, — изможденное лицо пограничника скривилось в гримасе боли. — Ноги у меня перебиты.
— Ничего, попробуем, — подсовывая под него руки, сказал Антон.