Но складывающаяся обстановка вскоре потребовала от нас скорых решений и не менее быстрых действий. «Если прилетит вертолёт, и Димку отправят в куда-то центр, на какую-нибудь военную базу, то нам его оттуда вызволить практически будет невозможно», — рассуждали мы с Алёшкой, мгновенно оценивая обстановку. На нас двоих приходилось минимум человек по десять, с учётом оставшихся специалистов из ЦРУ и двоих сотрудников из турецкой контрразведки. Димка перед этим хорошо отработал, как говорится, по полной программе, понять это можно было по, лежавшим на берегу реки в ряд, трупам убитых прапорщиком в бою солдат. Я насчитал их семнадцать. Восемнадцатого, то есть того самого, которого прапорщик завалил в рукопашном бою, мы не увидели, ведь сержанта Скотта забрал с собой полковник, когда улетал к военным.
В этот миг к лежавшему Димке подошли двое и сели ему на ноги. Ещё двое других, один их которых, положив на горло прапорщика толстый кожаный ремень, наступил на его концы своими ботинками. Я понял, что они сейчас будут вновь пытать Димку.
— Командир? — чуть испуганно, но больше удивлённо обратился ко мне Алексей. — Что это они собираются с ним делать? Я не понимаю! Саня, Саня!? Командир!? — Быстро, словно заведённый, повторял майор моё имя, дергая меня ещё и за ворот комбинезона. Я даже был вынужден зажать ему рукой рот и ударить довольно сильно по боку, дабы привести Алексея в себя.
— Алёша, возьми себя в руки. Истерика нам не нужна, она слишком плохой союзник настоящего спецназовца. Ты настоящий спецназовец? Вот и ладненько! — потрепал я майора по плечу. — Успокойся! Я сам пока не знаю Алёшка, что они собираются делать? Не знаю! Вижу, что просто издеваются над беззащитным человеком! Фашисты! Ну, мы сейчас с ними поквитаемся! — Прошептал в ответ, а сам почувствовал, как по моему телу побежали мурашки и волосы на голове начали подниматься дыбом. И было отчего!
Тот солдат, что стоял на ремне, сначала придушил немного Димку, а затем вытащил из-за пояса нож и стал что-то им стругать. Увидев эти приготовления, я тут же догадался о намерении специалиста из отряда по борьбе с диверсантами: «Он сейчас попросту будет вгонять под ногти Сокольникова заточенные спички и поджигать их».
От группы тем временем отделился ещё один солдат и, подойдя к распростёртому телу прапорщика, стал прижигать его концом дымящейся сигары. Смех над рекой стоял оглушительный. А Димка, наш дорогой друг, молчал, он не издал ни единого звука, ни застонал, ни закричал, зато улыбался от боли, и это приводило солдат в бешенство. Они стали буквально неистовствовать, ибо притащили на берег ствол сухого дерева и начали что-то кричать. Мы не могли разобрать дословно их пусть и громкие разговоры, но основное содержание нам стало понятно. Капитан и сержант из группы «Дельта» в купе со специалистами ЦРУ решили по их выражению поджарить советского спецназовца, то есть, во всю поглумиться над ним, не убивая при этом, как приказал им полковник Дентен, но помучив, придумав изуверскую пытку. Я украдкой посмотрел на Алексея. Он был бледен и отрешён. Я это понял по его плотно сжатым губам и остановившемуся взгляду. Прямо на моих глазах на его лбу вдруг выступила испарина. Алексей сейчас находился не со мной, он был там, на берегу реки, вместе со своим товарищем. Мне приходилось где-то читать, что порой человек, наблюдая за мучениями другого близкого ему человека, эмоционально может переживать ту же боль и страдания, что переносит тот, кого мучают. Сейчас же мне предстояло самому увидеть то, о чём когда-то читал в научном журнале. У Алёшки вдруг из-под ногтей потекла кровь, а на руках и на шее стали появляться волдыри от ожогов. Ждать больше было нельзя, ибо Димка мог и не дождаться наступления темноты, под покровом которой мы хотели освободить нашего друга.
Алёшка и я переглянулись, нам не нужны были слова, ибо и без них мы хорошо понимали друг друга, чисто интуитивно. В этот миг наши чувства работали совсем по-другому. Я и Алексей вели себя так, как обычно ведут звери в минуту смертельной опасности, когда понимают мысли и желания своего собрата на расстоянии. Вот и сейчас, когда наш друг находился на грани смерти, мы перестали быть на какое-то время людьми. Словно волки, припадая к земле, ввинчиваясь в неё будто змеи, распластываясь на ней как ящерицы, нам удалось почти вплотную подобраться к тем, кто мучил и истязал нашего друга. Когда же до сидящих врагов оставалось с десяток метров, не более, мы встали в полный рост, именно встали, а не вскочили, и с диким криком, рёвом надрывая глотки отборным русским матом, открыли ураганный огонь из своих автоматов и пистолетов сразу с двух рук. Ничто не могло уцелеть в этом аду, что мы им устроили. Всё и со всеми было покончено буквально в считанные секунды. Но мы продолжали стрелять по уже мёртвым солдатам группы «Дельта», специалистам ЦРУ, местным контрразведчикам. Вскоре магазины наших автоматов оказались пустыми, тогда Алексей бросил свой автомат и, схватив с земли пулемёт убитого врага, вновь начал стрелять, и стрелял до тех пор, пока не закончились патроны. После он схватил другой автомат и вновь открыл стрельбу. Его опьянил до одури запах крови, смерти и жажда мести. Майора захватил, окрутил до сумасшествия внезапный азарт убийства, как захватывает волка его безнаказанное буйство, когда, забравшись в овчарню на пиршество, дикий зверь в кровавом угаре режет всех без разбора овец, оказавшихся там на свою беду.
— Алёшка, Алёшка! Всё! Конец! Перестань! Ты нас всех угробишь! — Прокричал я ему прямо в лицо, схватив обеими ладонями за щёки и заглянув в глаза, ибо он, опустив вниз винтовку, продолжал держать палец на спусковом крючке, и пули с визгом и свистом врезались в каменистую землю в полуметре от нас, рикошетом уходя в небо. Майор, наконец, меня услышал. Он тут же прекратил стрельбу и бросил оружие на землю. Майор быстро пришёл в себя после внезапно возникшего бешенства. Алексей спокойно поднял свой автомат, молча перекинул его за спину и, подмигнув мне, направился к Сокольникову, лежавшему связанным на камнях.
— Вы чего вернулись? — С трудом закричал нам Димыч осипшим голосом, переходящим в кашель, когда после закончившейся ураганной стрельбы увидел Алёшку и меня, спускавшихся к нему по склону горы. — Вы должны были по моим расчётам километров двадцать отмахать.
Он говорил с напущенной строгостью в голосе, а у самого текли слёзы по грязным от пыли, крови и закопчённым от порохового дыма щекам, оставляя на них после себя следы в виде чистых белых борозд. По всему было видно, что он чертовски рад нашему с Алёшкой неожиданному возвращению. Потом уже, когда мы почти дойдём до своей границы, Димка мне скажет об этом, о своей радости по поводу нашего возвращения и о своём страхе, когда остался один, уж больно ему не хотелось умирать в полном одиночестве, да ещё на чужой и далёкой земле.
— Так что же вы вернулись? — Повторил прапорщик вновь свой вопрос — Все расчёты и планы мои нарушили!
— Это, какие же твои планы мы нарушили? И по каким таким расчётам мы должны были уйти за двадцать километров. Ты нам что, мотоциклы подарил на прощанье? А потом с чего это ты так раскомандовался? У нас, вон, командир есть! — Кивая в мою сторону головой, радостно шутил Алёшка. Он был доволен, что с Дедом ничего не случилось, что тот жив и здоров, да и я радовался этому.