— Да, кодекс на том этапе нам помог, этого никто не отрицает. Но теперь он устарел. Жизнь меняется, должны меняться и мы. И самое главное. — Денис с кривой улыбкой обвел взглядом собрание. — Может, кто-то желает встать на место Чепера и повести нас войной на Сафу? Давайте. Место свободно.
В зале резко замолчали, потом поднялся сплошной гвалт.
Кто-то совсем рядом с Вечером умно и громко рассуждал о том, что романтики в мире денег неуместны. Они вносят беспорядок. Перекрывая его, чей-то бас коротко рявкнул:
— Продался, сука! Теперь словами обставляешься! И где ты только таких набрался?
Потом возникла короткая потасовка, дерущихся растащили. Чуть позже в ход пошло спиртное. Пили много и так же много кричали, взаимно обвиняя друг друга. Потом собирали деньги на похороны Чепера и остальных. И между делом большинство постепенно склонялось к тому, чтобы работать с Сафой.
Вечер сидел недалеко от стойки, смотрел на происходящее, и ему впервые было неуютно в «Парадоксе», среди своих. «Свои! — усмехнулся он. — Да нет, это уже не свои. О чем они говорят! Это бухгалтера-экономисты. Выгодно или невыгодно, вот о чем они думают, а не о том, как отомстить. Югов уже нет».
Вечер встал и подошел к Парадоксу.
— Выведи через служебный.
Парадокс молча посмотрел на него черными влажными глазами.
— А что такое?
— Тошнит меня.
— Перебрал, что ли?
— Нет. От этих, — Вечер кивнул на зал.
— Понимаю, — сказал Парадокс. — Пошли.
Выпустив Вечера на улицу, он сунул ему в руки бутылку и сказал:
— Похоже, югов больше не будет. Тех югов. Ты держись, парень. В жизни и похуже бывает.
Вечер кивнул и зашагал в темноту. Через час он пешком пришел на холм, где Чепер дал ему имя. Закат уже догорел. Лишь узкая малиновая полоска, над которой висела еще более узкая бирюзовая, обрамляла горизонт. Вечеру хотелось взлететь и умчаться туда, раствориться в иной жизни за горизонтом. Он открыл бутылку и стал пить вино.
День был солнечным. Вечер стоял перед окном и смотрел на улицу. Он пришел домой пять минут назад. Ходил получать деньги со своих курьеров. Те уже были в курсе вчерашних событий.
— Что теперь будет? — немного помявшись, спросил у Вечера Душевный.
— Да ничего. По крайней мере, с вами. От того, что убили Чепера, в городе не перестанут нюхать кокаин.
Сказав эти слова, он вдруг подумал, что смерть одного человека ничего не меняет. Все будет по-прежнему.
И вот теперь ему было очень хреново — мир обозначил свои границы. Сквозь юношеские иллюзии отчетливо проступали его жесткие черты, и от этого Вечеру самому хотелось упасть мордой в кокаин и нанюхаться до самых печенок, потому что даже тогда, когда он был еще Фашистом, голодным заморышем без крова, мир казался ему лучше, шире и загадочней.
На душе было пусто. Хуже того, Вечер знал, что эту пустоту ничем не заполнить. Он ходил к дому Виолет, надеясь на то, что она уже приехала, и долго жал кнопку звонка на калитке. Но никто не откликнулся.
Вечер отошел от окна и принялся слоняться по квартире. Он не понимал, что теперь делать и как жить дальше. По-прежнему толкать кокс и ходить под Сафой? А разве есть что-то другое? Как сказал Костя, деваться некуда.
Его размышления прервал звонок мобильного телефона.
— Вечер, это Костя, — услышал он. — Завтра хороним Чепера и ребят. В двенадцать дня собираемся у башни.
— Понял, буду, — ответил Вечер.
День был пасмурным. Все четыре гроба стояли возле башни. Речей не произносилось. «На кладбище тоже вряд ли что скажут, язык не повернется, — подумал Вечер. — Продали ребят с Чепером. Что теперь скажешь? Прощайте, мол, дорогие друзья? А ведь за друзей глотки рвут. Может, потом, в „Парадоксе“, когда глаза зальют, разговорятся». Поминки собирались устраивать там.
Гробы несли на плечах, время от времени подменяя друг друга. Вечер брел сразу за гробами, ни с кем не разговаривая. На улице Красной связи процессию ждали четыре машины и оркестр.
— Хорошо, что родственников нет. Без соплей обойдется, — сказал кто-то за его спиной.
«И то правда», — решил он. Родственникам взяться было неоткуда. Все четверо погибших — бывшие беспризорники. На права родственника могла претендовать разве что Зарина, но она держалась особняком, ни с кем не разговаривала, и глаза у нее были сухие.
Когда дошли до города, гробы погрузили на черные катафалки. Юги расселись по своим машинам и мотоциклам, и процессия под гудки клаксонов медленно покатила в сторону кладбища. Вечер сел в первую попавшуюся машину. Юга, который сидел за рулем, он не знал даже по имени. Они молча обменялись кивками.
Могилы были вырыты под деревьями, и на горки свежевырытой земли уже упали по нескольку желтых листьев. Гробы опускали в полной тишине. Юги молча наблюдали, стоя вокруг могил. А потом грянул оркестр, и Вечера неожиданно проняло до слез. Он, опустив голову, протолкался сквозь толпу и отошел к кустам и стоял там с мокрыми глазами, пока все не кончилось.
Речь все же кто-то сказал.
— В деле всегда все держится на одном человеке, и никто не сможет тебя заменить. А те, кто бы мог, лежат рядом с тобой. Прости нас, Чепер, — донеслось до Вечера.
Потом могилы забросали землей, и народ понемногу потянулся с кладбища. Минут через пять там осталась лишь одинокая фигура Зарины. Она опустилась на колени перед могилой Чепера и вдруг разрыдалась. Вечер, немного помявшись, вышел из кустов и, подойдя сзади, встал рядом. Потом он неуверенно положил руку девушке на плечо и сказал:
— Пойдем!
Она подняла голову.
— Вечер! Ты тоже здесь.
— А где же мне еще быть?
— Да, конечно, — Зарина встала с колен.
Они стояли рядом и молча смотрели на могильные холмики — все, что осталось от Чепера, Михи, Грегора и Шефа.
— Такие парни были! — произнес Вечер и почувствовал, как Зарина сжала его руку.
— Таких просто не бывает, — произнесла она.
Потом, когда уже шли с кладбища, Вечер сказал ей:
— Подожди минутку, мне надо что-то ему сказать.
Он подошел к могиле Чепера.
— Прощай, Чепер. Ты дал мне имя. Спасибо! Я никогда тебя не забуду… Мы отомстим.
На другой день с утра он поехал к Узелку.
— Проходи, — открыла ему калитку баба Серафима.
— А где постоялец? — спросил Вечер, входя во двор.
— Бегает. Зарядка у него. Ты присаживайся, чай будем пить.
Вечер присел за стол под двумя вишнями, рассеянно обвел взглядом двор и сад, где стояла незыблемая тишина и покой, и вздохнул. Он сейчас даже позавидовал своему протеже.