Ханалай замолчал. В камере было темно и сыро, и от этой сырости громко потрескивал фитиль в масляном фонаре. Узловатая тень Ханалая протянулась по всему полу, и на стенах поверх ее плясали красоватые сполохи.
– Я чрезвычайно сожалею, – повторил Ханалай, – что не могу прийти к согласию с вами, господин Арфарра.
– Я также чрезвычайно сожалею об этом, господин Ханалай.
Разбойник помолчал, повернулся и вышел.
* * *
На следующее утро Арфарру провели по улицам лагеря к большим белым воротам, в верхней части которых Ханалай имел обыкновение распинать преступников. С него сорвали почти всю одежду. Собралось множество народу. Государь Варназд плакал, закрываясь рукавом.
Ханалай приказал прибить Арфарру за руки к верхним балкам, прямо под фигурами переплетенных деревянных змей, постоял немного и ушел. Потом ушли его военачальники. Часа через три дорога у ворот опустела. Стоял лишь десяток стражников, у стены, закрыв лицо, сидел яшмовый араван. Время от времени в ворота проезжали всадник или телега, один воз, доверху нагруженный сеном, чуть не задел ног Арфарры.
Сначала Арфарре были видны с высоты холмы, и взгорки, обнаженные деревья и цветущие вишни, и дальняя голубая река, изогнувшаяся на солнце. Потом они покрылись каким-то неровным сиянием, стали дрожать и распадаться на капли.
Арфарре стало трудно видеть эти реки и холмы как реки и холмы, словно расскочилась цепочка, связывавшая мир и его глаза.
Солнце закрутилось и заплясало, в небе появилась большая белая птица. Одно крыло у птицы было с красной полосой, другое – с синей полосой. Она летела, тяжело махая крыльями. Это была та самая птица, на которой четверть века назад прилетел Ванвейлен. Птица села у самых ворот, из нее высунулся Клайд Ванвейлен и поманил Арфарру рукой. Арфарра сошел с ворот и уселся верхом на птицу. Ванвейлен обнял его за плечи. Потом птица замахала крыльями и стала подниматься с душою Арфарры в небеса, все ближе и ближе к желтому сверкающему глазу солнца.
Потом Арфарра умер.
* * *
Три дня Ханадар Сушеный Финик старался не ходить близко от Киссура. На четвертый день он взял коня, собаку, девицу из числа пленных, заплел коню гриву, посадил девицу в корзинку и поехал во дворец к Киссуру.
Киссур вышел к нему бледный и немного рассеянный. Коня он погладил, а корзинку велел отнести наверх.
Тогда Ханадар Сушеный Финик сказал:
– Что ты томишься? Сегодня по Левой Реке идут баржи с продовольствием для Ханалая. Можно сжечь их у Рачьего Шлюза.
– Отлично придумано, – сказал Киссур.
Взяли двести человек и поехали.
Все сошло как нельзя изумительней, – баржи сожгли, а одну, с красивыми подарками, даже успели разграбить. Дружина потянулась к столице, а Киссур завернул в Рачий Городок, в семи верстах от городских стен: военным чиновником в этом городке был Хаттар, верный его вассал. С Киссуром были полторы сотни всадников и одна собака. Подскакали к стенам, протрубили в раковины, – ворота, однако, оставались закрытыми.
– Клянусь божьим зобом, – закричал Киссур, – что вы все там, упились, что ли? Позовите Хаттара.
Тут Киссур поднял голову и увидел, что Хаттар стоит на стене вверху, немного прячась за свой щит.
– Что за шуточки, – закричал Киссур, – почему не приветствуешь гостей? Или ты забыл, что гость есть посланец богов и дверь на небеса?
Хаттар некоторое время мялся за своим щитом, а потом ответил:
– Киссур! Я рад бы был раскрыть тебе ворота, но не знаю, захочешь ли ты в них войти. Слышал ли ты, что Арфарра сейчас в стане Ханалая?
Киссур выпучил глаза и вскричал:
– Что за вздор!
– А вот и не вздор, – отвечал Хаттар – а в наш городок пришел человек от Арфарры и Ханалая. Мы слушали его на народном собрании, и постановили перейти на сторону государя и не подчиняться такому, как ты, изменнику.
– Негодяй, – сказал Киссур, – ты забыл долг подданного и вассала!
– Я тоже так думаю, – печально согласился Хаттар, – и, наверное, в следующем рождении я буду гладкокожей лягушкой. Но Арфарра завел обычай делать все по воле народа, а народ прельстился словами этого человека о том, что если мы станем на сторону Ханалая, то, когда столицу будут грабить, нашего городка не тронут.
Тут Киссур краем глаза увидел, что Сушеный Финик украдкой снимает с седла лук. Киссур усмехнулся и закричал:
– Дурак ты, Хаттар! Почему ты не впустил нас в город и не накинул сверху сеть? А теперь Ханалай скажет, что ты изменник, и ваш городок все равно сожгут.
– Ах, – сказал Хаттар, – я, по правде говоря, сам хотел так сделать, но в городском совете испугались этого плана, особенно те, чьи лавки – у городских ворот. Они сказали, что это гнусно, и что если впустить вас внутрь, вы можете причинить лавкам большой пожар.
Тут Сушеный Финик вскинул лук, стрела пробила шлем изменника, и тот кувыркнулся вниз.
– Поистине, – сказал Киссур, – чем больше дураков соберется вместе, тем глупей их решение!
Полторы сотни всадников и одна собака поскакали прочь, от стрел, посыпавшихся на них с городских стен.
Хаттар разговаривал с Киссуром так долго потому, что, завидев его, немедленно послал гонца к Ханалаю. Неподалеку от городка этот гонец встретил две сотни всадников во главе с Шадамуром Росянкой. Шадамур усмехнулся и приказал своим людям засесть в лощинке неподалеку. Кони у его отряда были подкованы задом наперед.
Шадамур Росянка был верным вассалом Киссура, но между ним и Сушеным Фиником была неприязнь. Из-за этой неприязни Киссур отпустил его в лагерь Ханалаю, и Шадамуру всегда казалось, что Киссуру следовало бы отпустить Ханадара Финика, а его, Росянку, оставить.
Киссур доехал до спуска в лощину и сказал:
– Если там засада, мы пропали! Смотри, сколько следов на дороге!
– Ба, – ответил Ханадар Сушеный Финик, – это следы из лощины, а не в лощину.
– Сдается мне, – возразил Киссур, – что эти лошади подкованы задом наперед.
И они повернули коней.
Когда Шадамур Росянка увидел, что его смертельный враг Сушеный Финик и Киссур уходят, он грохнулся от огорчения наземь, разодрал на себе кафтан, а потом вскочил на коня и гаркнул: «За мной!»
Они скакали по мокрым полям под весенним небом, и когда Шадамур увидел, что его всадники выдыхаются, он закричал им остановиться, а сам вынул желтую тряпку переговоров и поскакал вслед за Киссуром со своим племянником. Киссур тоже приказал своим людям остановиться у придорожной часовни. Шадамур с племянником подъехали к ним и спешились по знаку Киссура. Поворот дороги и деревья скрыли их от собственного отряда.
– Ну, – справился Киссур, – что ты мне хотел сказать?
– Я хотел сказать, – полез поперек старших племянник, – что господин Арфарра сейчас в лагере Ханалая. Он покаялся перед государем в своем упорстве и заключил с Ханалаем мир. Он умоляет вас перейти на сторону Ханалая, и в знак того, что я говорю правду, посылает вам половинную печать.