Люди Ханалая побежали к мосту. Птица пролетела над ними, и мятежники затанцевали от радости. Птица развернулась еще раз и пролетела над мостом.
– Клянусь божьим зобом, – изумился Сушеный Финик, – видел ли ты когда-нибудь, чтобы птицы несли яйца прямо в полете?
Действительно, раздался шум, словно в небе отодралась дверца, и из птицы вывалилось два белых яйца размером с мельничный жернов. Яйца полетели к мосту: он подломился и рухнул, словно бамбуковая плетенка, и от него вверх отодралось столько огня, словно мост строили не из камня, а из горючего масла.
На другому берегу командир Ханалая схватил колдуна за ворот и вскричал:
– Сдается мне, собака, что ты колдовал не о том, о чем нужно!
Птица погналась за людьми Ханалая, и они бросились врассыпную, как цыплята от коршуна.
Деревянные стены храма меж тем пылали вовсю. Люди Киссура побежали в храмовый двор и потащили с собой раненых. Птица развернулась, выпустила три когтя и села посередине двора. Из птицы высунулся человек и заорал на корявом вейском:
– Эй, Киссур! Тебе что, особое приглашение нужно?
* * *
Страна Великого Света осталась далеко внизу, а через полчаса Киссур выглянул в круглое окошко и увидел неровные и остренькие, как акульи зубья, Чахарские горы. Они уже доехали до неба, но солнце и звезды еще были вверху. Над горами начало трясти, – Киссур и не знал, что в небе столько ухабов.
Киссур устроился в кресле рядом с пилотом поудобнее, поигрывая кинжалом и улыбаясь наглыми карими глазами. Если эти люди думают, что он испугается только оттого, что в первый раз катается на птице с крыльями в красную и синюю полоску, то, – право же, он рассчитывал сегодня на путешествие куда более далекое.
Киссур оглянуся на своих людей: те вели себя как нельзя достойнее, а Сушеный Финик о чем-то беседовал с третьим пилотом. Пилот сказал:
– Хорошо, что вы не испугались шума двигателей.
– Какого шума? – сказал Сушеный Финик.
– Ну, – удивился пилот, – снаружи это ужасный рев. Вы никогда такого не слышали.
Сушеный Финик вдруг перекосил лицо и заорал страшным боевым криком, из тех, что, говорят, могут превращать воина в медведя или волка.
Пилот взвизгнул и чуть не прошиб от испуга приборную доску лбом.
– Немедленно прекратите! – закричал он.
Сушеный Финик схватился за живот и начал хохотать.
Другой пилот передернулся и побледнел. Ему впервые пришло в голову, что эти десять дикарей, потных и грязных, которые с невозмутимым видом сидят в салоне, воспринимают мир совершенно по-другому, чем он. Черт их знает, что они могут сделать! Может, они даже не так уж благодарны за свое спасение? Может, они совсем по-другому относятся к своей смерти, чем нормальные люди? У них двое раненых: Киссур даже не спросил, что с ними!
Пилот по имени Редс взглянул на приборы. До пустынного острова в северном океане, где лет двадцать назад выстроили базу со взлетными шахтами, оставался еще час лету.
– Почему вы уничтожили мост, а не мятежников? – спросил Киссур.
Редс оторвался от приборов.
– Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но убивать людей, – нехорошо.
– Может быть, вы об этом не знаете, – осклабился Киссур, – но мост этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на строительстве погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при недостроенном мосте случился паводок. И судя по тому, что от него осталось, его придется строить опять, новым сорока тысячам. И вы сохранили жизнь двум сотням мятежников, а отняли ее у шести тысяч крестьян, которые опять погибнут, если случится паводок.
– Во всяком случае, – объяснил пилот, – я ни к чьей смерти не причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту работу, и право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено применять боевое оружие.
– Да? – процедил Киссур. – А отчего взорвался мост? Это что, вроде церемониального меча?
– Это, – сказал пилот, – оборонительное средство.
– Хорошая у вас оборона, – одобрил Киссур. – Сойдет и за кольцо в ухо и за серьгу в нос.
Прошло еще немного времени, и пилот ткнул в один черный кружок, а потом в другой – экран перед ним нарисовал человеческое лицо. Человек на экране походил на портрет советника Ванвейлена, только выглядел моложе, чем надо, – видать, время на небесах тянется медленнее.
– Ну как? – спросил Ванвейлен пилота.
– У меня такое чувство, – сказал Редс, – что меня сейчас съедят. От них просто воняет кровью.
В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и сунулся к экрану.
– Я очень признателен вам, господин Ванвейлен, – произнес он. – Это вы господин этих людей?
– Господин Киссур, – озадаченно ответил Ванвейлен, – не лучше ли нам будет поговорить через час, лицом к лицу?
– Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора?
Редс расхохотался.
– Когда-то, – сказал Ванвейлен, – вы рассуждали о том, что справедливая война – это когда империя покоряет варваров, строит дороги и учреждает законы. А несправедливая – когда варвары и повстанцы завоевывают империю и превращают людей в зверей, а поля – в пустыри. Что вы скажете о справедливой войне теперь?
Киссур внимательно глядел на Ванвейлена.
– Если государь, которому вы служите, – проговорил он, – восстановит порядок в стране Великого Света и если государь Варназд от чистого сердца признает себя вассалом вашего государя, то я сделаю все, что вы мне прикажете, если я, конечно, вам понадоблюсь.
Редс крякнул. Ванвейлен поднял брови: он, пожалуй, не ожидал, что этот человек так легко скажет: «Да».
– Я не служу никакому государю, – прикусив губу, ответил Ванвейлен.
«Арфарра был прав насчет ихней республики», – подумал Киссур.
– В таком случае я буду служить вам, если государь Варназд вновь получит власть надо всей ойкуменой. Можете ли вы это сделать?
Пилот вытаращил глаза. «Раб, – сказал себе Редс, – раб, который лижет сапог. Его господин подписал ему смертный приговор, рубил головы, как капусту, а раб умоляет нас позволить господину действовать в том же духе и дальше».
– Господин Киссур, – с насмешкой сказал Ванвейлен, – я бы мог обсудить с вами этот вопрос прямо сейчас, но я хочу сообщить вам, что наш разговор может слышать и записать любой, кто имеет соответствующее оборудование. Не стоит ли вам все-таки подождать часок?
* * *
Киссур подождал часок, и вскоре белая птица с шумом и ревом села на бетонную полосу на пустынном острове у края земли, таком холодном и далеком, что, наверное, при восходе солнца здесь был слышен скрип подземных ворот и фырканье огненного коня. Киссур выпрыгнул из стального брюха, и увидел, что Ванвейлен стоит прямо на границе между бетоном и травой, а ветер яростно трепет его серый плащ.