Сын Шиманы как-то растерянно улыбнулся и последовал за министром. Они прошли в малый, скромно отделанный кабинет, с толстым харайнским ковром во весь пол и неброскими гобеленами в белых и голубых тонах. В углу стояло множество богов-хранителей, и юноша вздрогнул от дурного предчувствия, заметив среди них яшмового аравана Арфарру. Нан долго что-то делал одной рукой у каминной решетки, так что сектанты даже подскочили, когда угол ковра вдруг стал опускаться, открывая щель, черную, как лаз в преисподнюю.

Нан сошел вниз, а один из сектантов, вышивальщик по занятию, взял фонарь в виде шара, увитого виноградными гроздями, и полез за ним. «Экие аккуратные ступеньки, – подумал вышивальщик. – У нас так дома не чисто, как у них в подземелье».

Ход был довольно узок. Нан скоро остановился, вынул из стены небольшой сундучок и дал его в руки сектанту. А правую руку, замотанную бинтом, сунул за пазуху. Сектант, топоча к выходу, полюбопытствал:

– А куда ведет этот ход дальше?

– Во дворец. Можно даже дойти к моему кабинету.

– Ба, – так мы, значит, можем пробраться во дворец без всякого штурма? Или там – засада?

– Не знаю, – сказал Нан. – Об этом ходе знаю только я и государь. Я почел лишним сообщать о нем моему преемнику, а государь, сколь я знаю, мог и запамятовать.

– Ба, – промолвил сектант, – все-таки у нас неподходящий государь.

Нан помолчал, потом сказал:

– Этот Арфарра, вероятно, велел постукать по стенам, только нынче эти вещи не так строятся, чтобы до них можно было достучаться.

Тут они вышли в малый кабинет. Вышивальщик стал вертеть сундучком на столе, и Нан торопливо сказал:

– Его не открыть без шифра – бумаги сгорят.

Сын Шиманы улыбнулся ненатуральной улыбкой, словно карп на подносе, подошел к двери кабинета и запер ее на ключ изнутри. Двое сектантов скучали и бродили глазами по потолку.

– Итак, – сказал медленно Нан, – я отдаю вашему отцу бумаги, порочащие Чаренику, а что я получаю взамен, кроме народного восторга и репутации предателя?

Тогда все трое сектантов откровенно вынули из ножен мечи, и сын Шиманы стукнул кулаком по столу и заявил:

– Открывайте сундук! Больше вам ничего не осталось!

– Да, – согласился Нан, – больше мне ничего не осталось, разве что вот это.

Нан встал, и юноша увидел, что министр вытащил больную руку из-за пазухи и держит в ней какую-то ребристую штучку с глазком посередине. Глазок выпучился на юношу, подмигнул.

– Это как называется? – удивился юноша.

– На языке ойкумены, – ответил насмешливо Нан, – это не называется никак, а сделана эта штука для того, чтобы защищать бедных министров, которых всякая сволочь норовит принести в жертву государственным соображениям.

Юноша схватился за меч и вышивальщик схватился за меч… Говорят, что на небесах эти двое жестоко поспорили: один показывал, что министр-колдун вытряхнул из своего рукава десять тысяч драконов, а другой говорил, что драконов не было, а была огненная река; и судья Бужва, вконец запутавшись, постановил, что это дело не входит в его юрисдикцию.

И если вы хотите узнать, что случилось дальше, – читайте следующую главу.

Глава тринадцатая, в которой выясняется, что бунт отличается от революции следующим: чтобы утихомирить бунт, нужно повесить пятьдесят человек, а чтобы утихомирить революцию, нужно повесить пять тысяч

Убедившись, что весь Государственный Совет остается на заседании, Киссур, довольно усмехаясь, спустился в дворовую кухню, где под присмотром Алдона и двоих его сыновей поварята в желтых передничках варили в огромном котле птичий клей.

– Готово? – спросил Киссур.

– Готово, – ответил Алдон.

– Тогда понесли, – распорядился новый фаворит.

– Что ты скажешь людям? – спросил Алдон.

– Я сначала сделаю их людьми, – усмехнулся Киссур, – а потом и поговорю.

Варвары подхватили котел за чугунные ушки и потащили во внутренний дворик, где собралось большинство защитников дворца. Господин Андарз бессовестно преуменьшал, уверяя, что из городской стражи осталось в живых тридцать человек. Их было не меньше двух сотен.

Лавочник Радун-старший лежал на песке в одной набрюшной юбочке. При виде нового фаворита, с секирами за спиной и с мечом на поясе, он приподнял голову и сказал своему племяннику:

– Ишь, опять пришел ругаться. Ты как думаешь, наш склад в Лесной Головке уцелеет?

Склад имел все шансы уцелеть, так как Радун отдал дочь замуж за большого человека из «красных циновок».

– Не знаю, – откликнулся племянник. – А вот, говорят, народное собрание заседает сегодня в зале Пятидесяти Полей, и принимает там делегацию от уроженцев Варнарайна, в национальных костюмах. Если б мы были в этой делегации, то склад бы наверняка уцелел.

Киссур осмотрелся и подошел к Радуну.

– А ну оденься, – сказал он.

Лавочник перевернулся на песке.

– А что, – сощурился он на юношу, – разве мне дали десять палок, что я не могу показать спину солнцу?

Все захохотали.

В следующее мгновение один из сыновей Алдона, из-за спины Киссура, вскинул рогатое копье и вогнал его в глотку умника.

Люди повскакали с мест, но в этот миг внимание их было отвлечено новым обстоятельством: племянник Алдона, бешено бранясь, вталкивал во двор, одного за другим, только что арестованных дворцовых чиновников. Пленники, связанные вместе, в своих нарядных кафтанах и придворных шапках, походили на гирлянды праздничных тыкв, которые продают на рынке в дни храмовых торжеств, раскрасив всеми восемью цветами и семьюдесятью оттенками. Воины пораскрывали глаза, увидев, что первым среди арестованных тащат сына Чареники.

Киссур подошел к пленнику и ткнул его в грудь.

– Все вы, – сказал Киссур, – изобличены в кознях против государства и в сношениях с бунтовщиками.

– Только попробуй отруби мне голову, – взвизгнул чиновник.

– Я вовсе не собираюсь рубить тебе голову, – возразил Киссур. – Я раздену тебя и загоню в этот чан с клеем. После этого купанья я заставлю тебя одеть опять твой нарядный кафтанчик, и отдам тебя моим солдатам: и они начнут сдирать с тебя кафтан вместе с кожей.

Тут лавочникам из числа варваров стало интересно, потому что раньше дворцовые чиновники драли с них кожу, а чтобы они драли кожу с чиновников, – такого не было.

– Я невиновен! – взвизгнул Чареника-сын в ужасе.

– Это хорошо, если ты невиновен, – сказал Киссур, – в таком случае бог оправдает тебя.

– Каким образом? – встревожился чиновник.

– Вас тут двенадцать человек, связанных попарно. Каждый получит меч и будет драться с тем, с кем он связан. Тот, кто невиновен, победит, а тот, кто виновен – проиграет. А того, кто откажется, я вымажу клеем и отдам солдатам.