Ванвейлен спешился во дворе. У коновязи ели овес два незнакомых недорогих коня: саврасый и вороной с белой отметиной. Ванвейлен вгляделся в шитье на переметной суме – два лося с длинными переплетенными шеями, «травяное письмо». Гонцы от графа Арпеша, стало быть, известия о Бредшо после двухнедельного перерыва.
Ванвейлен взбежал в обеденный зал. Пятеро его спутников сидели вокруг дубового стола и вид у них был такой, про который говорят: и пест сломался, и ступка треснула…
– Бредшо?! – спросил Ванвейлен, увидев письмо.
– С Бредшо пока все в порядке, – ответил Нишанов.
А Стависски влепил кулаком по столу и сказал:
– О, боже мой! Какие мы идиоты! Страшно думать, что с нашим кораблем делают в империи!
Из дневника Бредшо:
1-й день Суюн третьего месяца.
Вот уже вторую неделю, как я путешествую с Даттамом, самым крупным торговцем королевства и побратимом короля.
Официальная цель нашей поездки состоит в том, чтобы судиться с общиной бога-рудокопа Варайорта. Есть где-то в горах серебряный рудничок, на который Даттам положил глаз. Земля вокруг рудничка принадлежит дружественному Даттаму графу какому-то, но – вот загвоздка, – сама община рудокопов свободна. Рудокопы люди серьезные, потомки каких-то не то разбойников, не то повстанцев, и в конце предыдущей династии заимели от государства договор, согласно которому не продадут себя никому, пока «стоит белое озеро и белая скала», – имеются в виду озеро и скала на островке.
Словом, дело Даттама весьма безнадежно, – несмотря на всю его жадность, озера ему не выпить, а крестьяне здешних мест весьма консервативны и условий таких договоров, об озерах и скалах, придерживаются буквально.
3-й день Суюн третьего месяца.
Я долго думал, что покупает в этой поездке Даттам, и понял. Он покупает военную силу. А если такой человек, как Даттам, покупает военную силу, это значит, что скоро на нее будет большой спрос, и скоро воины будут приносить самый большой барыш.
За тонкостанную девицу сеньоры продают Даттаму самих себя, в надежде на щедрость хозяина, а паче того – в надежде на грабежи под его руководством.
7-й день, Ишан, третьего месяца
Все наши спутники преданы Даттаму безраздельно, не считая эконома Шавии. Это тот человек, который раньше управлял в здешних местах землями храма.
По Шавии можно составить живое представление о манерах чиновника империи. Считает своим долгом беседовать со мной, как с дикарем и ребенком, о могуществе страны Великого Света. При этом рассказывает такие вещи, которые я на месте империи прятал бы глубоко в шкафу: ну зачем, в самом деле, разъяснять, как по приказу императора Аттаха партию либералов, вздумавших разрешить частным людям продавать и покупать землю, закопали в эту самую землю вниз головой: вы, мол, хотели перевернуть мир вверх ногами, так попробуйте на своей шкуре?
Сегодня за завтраком я заметил, что могущественная страна вряд ли потеряет и земли за океаном, и приморские районы, и Шавия, пожав плечами, надменно возразил мне, что империя не желает отвоевывать их обратно, хотя может это сделать с легкостью. Я расхохотался, а глаза Шавии стали как дынные семечки:
– Вы заметили, что морская и речная вода на языке богов называются по-разному? Между морским и речным такая же разница, как между женским и мужским, правым и левым, правдой и ложью. Государь умеет приручать реки. Прирученные реки именуются каналами, орошают поля и перевозят грузы. А морская пучина? Недаром ее сравнивают с богатством: она так же изменчива и так же губит человека.
Я отвечал ему, что в моем краю торговцы плавают и по рекам, и по морям.
– Это потому, что у вас вместо государства одни народные собрания. Вне государства торговца трудно заменить, а зачем торговец внутри государства? Что делает торговец? Разве он производит вещи или указывает, как это делать? Нет. Он перекладывает вещи с места на место. Но ведь стоимость товара зависит от количества вложенного в него труда. И количество этого труда не может измениться от места, где товар продается. И торговец продает товар не за стоимость, а за цену. А что такое разница между ценой и стоимостью, как не украденный торговцем чужой труд? Торговец не может быть честным. Другое дело государство. Оно может собрать рис в одной провинции, увезти в другую и распределить там все по стоимости, безо всякой прибыли.
Я изумился до чрезвычайности:
– Шавия, вы же сами торговец! Как можно жить и считать себя вором?
– Что ж! Хорек живет и кур ворует. Однако, если он забудет при этом, что он вор, будьте уверены – подлинные хозяева ему напомнят.
– В одной нашей поэме, – сказал я, – тоже написано:
Война, торговля и пиратство, -
Три вида сущности одной.
Шавия необычайно оживился.
– Верно! – воскликнул он. – И кто же это сказал?
– Представьте себе, – ответил я, облизнувшись, – это сказал черт.
* * *
На следующий день Бредшо подъехал к Шавии. Тот ехал в одиночестве, на сером муле с серебряной попоной. Зеленый шелковый паллий свисал мешком до земли, на руках, несмотря на теплый день, у него были заячьи рукавички, вывороченные мехом наружу. Глаза у эконома были опухшие, зеленые и отчаянные. Бредшо стал расспрашивать его о Даттаме.
Шавия чуть оживился.
– Вы каким языком лучше владеете? Как вам рассказывать – по-вейски или по-аломски?
– Как вам удобнее, – ответил Бредшо.
Шавия оглядел заморского торговца. На Бредшо был парчовый кафтан с плетеной тесьмой, стянутый серебряным шнуром, красные штаны и поверх кафтана – легкая кольчуга, подарок Даттама. За спиной, – меч с серебряной перекладиной, сафьяновые сапожки. Конь под Бредшо был серый, с белой полосой по хребту, и заморский торговец уже выучился ловко на нем ездить. «Впрочем, какой торговец, – подумал эконом Шавия, – это если нельзя – торговец, а если можно – разбойник. У простых народов эти две вещи неотличимы, это только в королевстве вроде здешнего рыцарям запрещено торговать, а позволено лишь грабить».
– Когда-нибудь, – усмехнулся Шавия, – я вам расскажу по-вейски, а сейчас лучше расскажу так, как в замках рассказывают. Итак, – сказал Шавия, – двенадцать лет тому назад король держал Весенний Совет, и рыцари со всего королевства съехались для охоты, игры и пиров.
Однажды король пировал под дубом и вдруг спросил:
– Что это – словно лепестки вишни усеяли небо? Что это – словно белый туман окутал землю?
Старая женщина ему ответила:
– Это не лепестки вишни, это – белое шитье на белом плаще всадника. Это не белый туман: это пар от ноздрей серебряного иноходца.