Иван Антонович взволнованно вздохнул.
— И что?
— И ничего.
— Его нет в Эдеме?
Крафт откинулся на спинку лавки, жестко жуя мундштук.
— Хорошо, пусть его нет в Эдемских Лазаретах, но ведь мог же он воскреснуть обычным путем. Чин чином, и по закону и по порядку, где-нибудь в Моршанске или Чите. Дал найти себя вместе со своим, каким-нибудь дневником, с пачкой стихов.
Хозяин дома грустно покивал.
— Это я проверил сразу, потому что это проверяется еще более элементарно.
— Да-а?
— Набираете имя и фамилию — не воскрешался ли такой-то в последнее время?
Иван Антонович поморщился, ему стало неудобно, ведь, в самом деле, проще просто не бывает. Мог бы и сам… а то опять очки в зачет толстяку. Но тут же явилась мысль:
— А не мог он, очнувшись, заблокировать информацию о себе? Чтобы до нее нельзя было добраться ни через какую программу?
— Только теоретически. Это все равно, если бы грудной младенец вдруг решил постичь алгебру, еще лежа в колыбели, и постиг. Представляете, он лежит, опутанный шлангами и проводами, даже не понимая, где и когда находится, и тут ему вдруг придет охота шутить над старыми друзьями. До этого ли ему?
— А вдруг он все предвидел. Ну не все, а в общих чертах, он ведь что-то обещал сочинить про конец света, помните. Допустим, что для него Плерома не шок.
Тихон Савельич развел толстыми руками.
— Я уж и не помню, что он там обещал сочинить и упоминался ли там какой-то конец света.
— Вроде бы было… конец света, суд. Страшный.
— Ну не знаю, тогда он не человек, а какой-то монстр. Сказать по правде — всего лишь очень способный выпивоха и бабник.
Иван Антонович помял виски длинными пальцами.
— Да, пожалуй, да, мы его демонизируем. И прежде пре увеличивали, как мне кажется, его чрезвычайность, и теперь.
— В том-то и дело. Я, например, думаю, как он мог внушить, неподвижный и слабый, вышколенным работниками того Лазарета, в котором он воскрес, что они должны ради него произвести диверсию в базовом программном обеспечении. Иван Антонович сунул трубу в карман.
— А вдруг он не слабый, не неподвижный. Вдруг он уже месяц назад воскрес, сил набрался, и только теперь о нас вспомнил. Тихон Савельич немного посопел, потом хмыкнул:
— Тогда он сволочь.
Вадим с десантником не поругались, наоборот, стали составлять план дальнейших совместных действий. И это понятно, цель была у них общая. Для начала Вадим отчитался о проделанной работе. Слушая его, Жора по большей части морщился. Описание поездки к песцовой королеве вызвало у него приступ оскорбительного смеха.
— Не станет она с бабой стакиваться, вон даже от матери все скрыла. Не-ет, тут как говорится, ищите мужика.
Вадим хотел было заметить, что если исходить из этой теории, то Люба, тайно счастливая в сексе с ним, Жорой, должна была бы первым делом броситься конкретно к нему. Но почему-то ничего сказать не сумел. В эту жалобную любовь — десантник, троечница и инвалидная коляска — Вадиму не слишком верилось, вернее сказать, он позволял себе не всматриваться мысленно в сплетение тел и механизмов, оставляя его темным пятном в углу своей памяти. Но при всем этом, его отношение к данной девице явно изменилось. Не то чтобы стало хуже, нет. Просто, скажем, теперь его собственное давешнее поведение в палатке Бориса Стругацкого ему казалась смехотворным, щенячьим. Зачем он так церемонничал на счет особы, имевшей обыкновение так вычурно общаться с безногими десантниками. Нет, нет. пора со всей жесткостью сказать себе — определись дружок, что тебе от нее надо. И получи это. То есть прощение. Можно надеяться, что она сравнительно легко его даст, когда он доставит к ней старого, проверенного да еще и вылеченного любовника. Впрочем, насколько он помнил, она не безумно обрадовалась Жоре, когда он вкатил давеча к ней на коляске. Однако вдруг виной всему именно коляска, Люба решила, что он по-прежнему инвалид! Да, господи, не могла же она не понять, что он всего лишь интересничает, а так вполне ходок.
Вадим помотал головой, какой толк во всех этих мыслях, их может быть еще тысяча, и все равно ощущение, что разгоняешь туман лопатой.
— Ты знаешь, Жора, из мужиков мне на память приходит только один.
— Кто же?
— Знаешь, я перебрал всех ее одноклассников и ребят со двора…
— Я тоже перебрал, у меня тоже есть компьютер. Говори дело.
— Только Валерик. Валера Тихоненко. Он с первого момента вился рядом. Все время тянул одеяло на себя, а поболтать он умеет. И никогда не любил проигрывать, даже когда ему выигрыш был и не очень нужен.
Жора подвигал широкой нижней челюстью.
— Я его видел?
— Да, да, на той самой вечеринке у Любы, когда все были, а потом ее отец стал всех выгонять.
— Скелет?!
— Он мой друг, он не умирал еще. Вернее, нет, — Вадим запнулся, вспомнив о сообщении джинна.
— Чего ты?
— Отбой. Мне сказали, что он как раз умер.
Жора внимательно на него посмотрел и подвигал бровью.
— Кто сказал?
— На работе.
Десантник подпрыгнул и громко хлопнул себя по ляжкам.
— Тут что-то есть.
— Не понимаю.
— Да и я пока не все понимаю, только опыт жизни в Новом Свете учит не слишком полагаться на все эти байки о смертях.
— Да?
— Наконец, усвой, смерть у нас здесь вообще состояние временное.
Вадим был вынужден мысленно признать справедливость этого замечания. Пора переставать думать по-старому. Смерть — это почти никогда не конец. Жора развивал в том же духе.
— Смерть как грипп, дипломатическая болезнь, когда человеку нужно устроить дымную завесу, он чаще всего говорит, что он мертв. Ему это особенно легко, насколько я понял, он же шишка.
— Он говорил, что генерал.
— Какой еще генерал?
Вадим начал что-то плести про персональный хронометр, Жора не очень-то слушал, тер щеки и гримасничал.
— Да, тут что-то есть. Да еще и разговорить умеет, говоришь? Представляешь, куда он может ее ввести.
— Куда?
— Смотря где он генерал. Хотя, на определенном уровне, могут всякие бартеры быть. Генерал генералу друг. Если даже секундная стрелка… Да хоть к Ричарду Гиру, или Элтону Джону, не знаю, кого она любит, и кто в год ее смерти был в самом соку. Я вот хотел на Шумахера посмотреть, на Гагарина… так, какие у тебя данные на этого скелета?
Совещались еще довольно долго, но, как ни крути, была только одна линия поисков, по которой можно было совершить хоть какое-то реальное продвижение. Родственники.