– Значит, ты тут смотри все тихонько, – велела Света, – я к себе пойду. Времени тебе до девяти утра. В десять архив открывается. Если вдруг понадоблюсь, видишь телефон? Наберешь один шестьдесят четыре, я тут же прибегу. Давай, пока.
Кивнув мне, Света нырнула за стеллажи. Я осталась одна в огромном, темном, враждебном помещении, освещенном только слабым светом неяркой лампочки. Вначале стало страшно, но потом я принялась перебирать документы, и испуг отступил, уступив место любопытству.
Вот ведомость продуктов, рядом заявление некоего Гюнтера Рура с просьбой предоставить ему отпуск, затем пожелтевшая бумажка с мелкими буквами: "Тела двадцати пяти умерших в бараке "А" отправлены в крематорий. Список прилагается". Тут же приколот огромной, совершенно не ржавой скрепкой листок. «Савостин Николай, 1917 г., Тимофеев Константин, 1923 г., Уваров Калистрат, 1901 г., Бжезинский Ян, 1905 г.». Дата смерти у всех несчастных была одна – 1944 год, октябрь, двенадцатое число.
Чего только не сохранили немцы! Сведения о белье и счета за электричество, списки заключенных, доносы тех, кто в надежде на лишний кусок хлеба сообщал сведения о своих товарищах, переписку с вышестоящим руководством рейха… Не было только никаких сведений о сути медицинских экспериментов. Можно было понять, что Горнгольц представлял собой огромную больницу, потому что в одной из папок лежала куча накладных на лекарственные средства, названия которых мне ни о чем не говорили, да и написаны они были по-латыни, но истории болезни, детальные описания медицинских экспериментов отсутствовали! В конце концов, это главные бумаги Горнгольца, ведь именно ради науки создавался концлагерь. Так где этот архив? Может, его передали в Министерство здравоохранения? Или отдали советским ученым, работавшим над аналогичными проблемами? Кстати, что изучали в концлагере?
Ответ на вопрос обнаружился в третьем ящике. Там оказались личные бумаги гитлеровцев – тех, кто, опозорив белый халат, мучил ни в чем не повинных людей. На самом верху лежало письмо. Адрес был написан слегка выцветшими черными чернилами. «Берлин, Вильгельмштрассе, 24, фрау Гизеле Рур».
Я вытащила сложенный вчетверо листок, разгладила его и углубилась в чтение, радуясь, что в школе на уроках немецкого языка не считала ворон, а старательно учила лексику.
"Дорогая мамочка, ты спрашиваешь, как я себя чувствую. Просто отлично. Конечно, Горнгольц не Берлин, и мы тут все сидим за колючей проволокой, не имея возможности высунуть нос наружу. Но думаю, что и вам в столице не слишком-то весело.
Я счастлив и горд, что могу послужить нашей Родине. Мало кому из молодых врачей повезло так, как мне. Лаборатория в Горнгольце оснащена по последнему слову техники, мы имеем все высококлассные препараты. Впрочем, думаю, иначе и быть не могло, ведь полковник Фридрих Виттенхоф гений, а создает он средство от рака. Еще пару лет – и весь мир узнает, что рак победили именно мы, ученые Адольфа Гитлера. У полковника потрясающая идея. В двух словах смысл ее состоит вот в чем: чтобы остановить рост злокачественных клеток, их следует уничтожить, но как? Десятки людей ломали мозги над этой проблемой, и только господину полковнику пришло в голову простое решение: яд! Следует подобрать сильное отравляющее вещество, которое не принесет вреда организму в целом, но убьет чужеродные, разрастающиеся клетки. Вот в этом направлении мы и работаем. К счастью, недостатка в человеческом материале нет, нам все время подвозят новые организмы. Смертность среди подопытных очень высока, но ни одно научное открытие еще никому не упало в руки просто так. Сначала господин полковник хотел отправить меня в другую лабораторию, где изучают заживление ран, но я буквально на коленях умолил его оставить меня при онкологах. Конечно, то, что делают ребята в бараке "Б", очень и очень важно, в особенности во время войны, когда множество доблестных солдат вермахта страдает в госпиталях. Но война скоро закончится нашей победой, я в этом твердо уверен, отступление войск вермахта – тактическая хитрость фюрера. А онкология, согласись, это благородно – спасать арийцев от смерти.
Есть еще одно, почему я категорически не захотел идти в барак "Б". Мамочка, я влюбился! У господина полковника есть очаровательная дочь и еще воспитанница. Им всего восемнадцать лет, но они хороши собой, как Лорелея, умны и великолепно помогают полковнику. Родители Лиззи умерли давно, мать Бригитты тоже, а девочки с 1939 года следуют за полковником тенью. Только не надо думать, что они неучи. Да, они не имели возможности регулярно учиться в гимназии, но господин Виттенхоф сам занимается образованием дочери и воспитанницы. Бригитта и Лиззи знают германский эпос и историю, прекрасно разбираются в математике, но, главное, у них великолепный ум исследователей. Ах, мамочка, с моей стороны слишком самонадеянно думать, что одна из этих девушек обратит на меня внимание, но я делаю все возможное, чтобы понравиться своей избраннице. А недавно мой коллега Курт снял нас во время эксперимента. Посылаю тебе карточку, чтобы стало понятно, какие они красавицы. Остаюсь твой любящий сын Гюнтер. 18 апреля 1945 года".
Тут же в конверте лежал и небольшой, но четкий снимок. Худощавый парень в белом халате улыбается, опершись рукой на операционный стол. У Гюнтера, твердо верившего восемнадцатого апреля сорок пятого года в победу фашистских войск, были приятное лицо интеллигентного мальчика из хорошей семьи и открытая, бесхитростная улыбка. Трудно поверить, что он брезгливо называл «человеческим материалом» и «живыми организмами» своих одногодков из Польши и России, на которых испытывались лекарства. Но еще меньше походили на хладнокровных убийц стоявшие рядом девочки. Обе невысокого росточка, с пышными белокурыми волосами и милой, слегка застенчивой улыбкой, они казались настоящими красавицами. На юных медсестрах были белые халаты, перетянутые на невероятно тонких талиях поясами, на ножках простые туфельки, похоже, без каблуков. Милая группа стояла в комнате, похожей на операционную. Одна издевочек держала в руке эмалированный лоток, прикрытый марлей.
Если бы мама Гюнтера получила снимок, предполагаемые невесты сына скорей всего пришлись бы фрау по душе – настоящие германские девушки, аккуратные, скромные, работящие. Из таких получатся отличные хозяйки и матери семейства.
Внезапно у меня перед глазами встала Ирина Глебовна, жена покойного Листова, и я вздрогнула. Бригитта! Неужели она одна из тех отвратительных девочек, мучивших заключенных просто так, из природной жестокости? Да быть того не может! Девушки на фотографии смотрятся ангелами.