Внизу, покрытая облаками, Европа отдыхала от «холодной войны», наивно полагая, что Россия навсегда перестала быть империей, и русским танкам никогда не дойти до Эльбы и Одера. Стрижайло, глотая виски, тонко улыбался заблуждению сибаритствующего континента.
По странному совпадению в Лондон в тот же день прибывал Президент России Ва-Ва, на встречу с закадычным «другом Тони». Предусматривался визит Ва-Ва к британской королеве, у которой стремительно портился характер, причиной чего было невыносимое поведение принца Чарльза. Взрослый оболтус, скверными поступками и развратным нравом толкнувший принцессу Диану в объятия исламского фундаментализма, не мог пережить известие, что она была беременна арабчонком. После ее смерти не занимался делами королевства, а только лошадьми и конюшней, до такой степени, что стал походить на горбоносого жеребца и при встрече с королевой производил фыркающий звук и брыкающий жест. Обо всем этом собиралась рассказать королева русскому Президенту, имевшему в династических и придворных кругах репутацию деликатного слушателя. Стрижайло забавляла мысль о двух параллельных переговорных процессах, — своего и Верхарна, британской королевы и Президента Ва-Ва.
Переговоры с Верхарном должны были резко продвинуть его проект, — связать КПРФ с олигархом, перепутать их интересы, соединить деньги с политикой, ложь с истиной, глупость с гениальностью, демократию с преступлением. Этот великолепный коктейль он взбалтывал в стакане, глотая горькую смесь шотландского самогона и дубильных веществ.
Полет протекал на высоте 10 тысяч метров, со скоростью 850 километров в час, с температурой за бортом минус 22 градуса. Одна стюардесса, толкавшая тележку с напитками, пахла духами «Палома Пикассо», а ее подруга благоухала «Л’Эр дю Тан». Под эти дивные ветерки он задремал, а проснулся над Ламаншем, — стальная туманная рябь, белые мазки пены с заостренными наконечниками кораблей, тусклое солнце Темзы и чешуйчатая земля, куда тяжеловесно снижался аэробус, доставляя в Хитроу груз, не имевший ни веса, ни цвета, ни запаха, — гениальный проект Стрижайло.
На автомобиле, который прислал Верхарн, он добирался в отель, застревая в пробках, среди красных двухэтажным омнибусов, старомодного вида такси, не тяготясь простоями. С удовольствием рассматривая викторианские особняки, помпезные здания империи, памятники, музеи и банки. Водитель передал ему зазвонивший телефон:
— Приветствую вас, Мишель, — услышал Стрижайло торопливый, задыхающийся голос Верхарна, напоминавший стрекот сороки. — Нормально долетели?
— Рад слышать, Рой. Спасибо за машину.
— Я предлагаю поступить следующим образом. Вас привезут в отель. Вы положите вещи, отдохнете час, и та же машина доставит вас ко мне. Мы поговорим. Потом я отвезу вас в отель, сделаю некоторые неотложные дела в городе, вечером приеду к вам, и мы продолжим разговор.
— Я в вашем распоряжении, Рой. Жду с нетерпением встречи.
Автомобиль остановился перед чопорным отелем «Дорчестер», у каменного подъезда, где служители в долгополых макинтошах приподняли цилиндры, приветствуя Стрижайло поклоном:
— Добрый день, сэр.
Пропустили его к стеклянным поворотным дверям, сквозь которые Стрижайло проник в теплый, благоухающий холл. Все было великолепно, — мягкие паласы, массивный ключ от номера с тяжелым набалдашником, бесшумный, вкусно пахнущий лифт с мелодичным звонком, роскошный номер с сумеречной таинственной спальной, светлым кабинетом, библиотекой, баром и пленительным видом на Гайд-Парк, где было тесно от пышных зацветавших деревьев.
Стрижайло, кинув саквояж на диван, прошелся пританцовывая по комнатам, испытывая удивительную легкость и безответственность. Одна империя, из которой он улетел, перестала доставать его своей изнурительной гравитацией, а другая, куда он прибыл, была не его, необременительна, не тяготила сегодняшними проблемами и вчерашним прошлым, — ни Трафальгарской битвой, не покорением Индии, ни хромым Байроном, ни гомосексуальным Уайльдом, ни мистическим империалистом Киплингом. Гравитация этой империи была столь мала, что он чувствовал себя, как астронавт Армстронг на Луне, перемещаясь легкими большими скачками, словно кенгуру, — от бара к дверям туалета, от сверкающего стекла и фаянса к библиотечным полкам, где стояли потрепанные книги позапрошлого века. Сочинения давно забытых романистов, наполнявших номер прозрачным дымом сгоревшей эпохи дирижаблей и пароходов.
Через час, сменив дорожное облачение на легкий светлый костюм и свободные туфли, небрежно повязав шелковый галстук и чувствуя себя Джорджем Брюммелем, исповедующим дендизм, он подкатывал к загородному замку Верхарна.
Каменные, с чугунной решеткой ворота. Солнечное, с цветниками и фонтаном подворье. У входа в замок зоркая охрана в пиджаках, с портативными рациями, расставила упругие ноги, сложила на животе сильные руки. Выделялся огромный угрюмый араб с синим, бритым наголо черепом, служивший, как говорили, во французском Иностранном легионе, и холеный, упитанный дог с переливами черной шелковой шерсти. Протискиваясь бочком сквозь охрану, маленький, щуплый, с худым, искривленным тельцем, Верхарн открывал объятья, приветливо улыбаясь малиновым ртом, полным крепких кривых зубов. Обнимая его, Стрижайло испытал искушение сжать покрепче утлые плечи, чтобы почувствовать, как жалобно хрустнет косточка и раздастся замирающий вопль придушенного котенка.
— Замечательно, что прилетели, Мишель. Ну что вы там, в Москве — совсем охуели? Будете выборы выигрывать или брать власть? — говоря это, Верхарн повел гостя в замок, в прохладные, бесконечные залы, гостиные, диванные, с потертыми гобеленами, потускневшими картинами, рыцарскими доспехами, бегло показывая Стрижайло свое знаменитое жилище, ставшее ему убежищем после бегства из враждебной России. В этом замке, баснословно дорогом и роскошном, беглец укрылся от мстительного Президента Ва-Ва, вместе с очаровательной женой и детьми, челядью, поварами, садовниками, горничными, массажистами, врачами, музыкантами, стрелками из арбалета, дегустаторами вин, настройщиками клавесина, приживалками, которые тот час потянулись к беспокойному, щедрому богачу, докучая ему нелепыми просьбами, пустыми заботами, дурацкими предложениями, завистливыми, голодными глазками неудачников и попрошаек.
— Ну, Мишель, рассказывайте московские новости!
Теперь они сидели на просторном каменном подиуме по другую сторону замка, откуда раскрывался божественный вид на туманные, зелено-голубые дали, где притаились тени королей и разбойников, обитали в дубравах кельтские духи, прятались вольные стрелки Робин Гуда, двигался на тяжелом, облаченным в латы коне Ричард Львиное Сердце. Великолепный газон от самых ступенек замка снижался к прудам, в которых отражалось тусклое солнце, и несколько громадных деревьев были окружены черно-синими густыми тенями. На столе красовались два бокала с красным вином. Служитель принес мягкие, шитые серебром подушки, положил на удобные кресла. Сладкий ветер летел над замком, благоухая цветами, соком скошенных трав, прохладой близкого моря.
— Москва готовится к выборам. Кремль, партии, олигархи, спецслужбы, губернаторы — все охвачены предвыборной лихорадкой, — Стрижайло пригубил рубиновое вяжущее вино, наслаждаясь видом, где все, — голубые холмы, далекие дубравы, теплый туманный воздух с неясным проблеском птицы, каменные ступени, увитые плющом, чудесные дымчатые агавы, окружавшие замок, — все принадлежало Верхарну, и казалось необъяснимым, что всего этого ему недостаточно, что в этом райском лондонском предместье он так и не обрел душевного покоя, что его страстная, честолюбивая, оскорбленная душа мчится в угрюмую, перевернутую вверх дном Россию, где столько крови и слез, — У коммунистов столь высоки шансы, что к ним начинают льнуть их недавние враги. Я говорил, что Маковский вознамерился стать Президентом, ищет у коммунистов поддержки.