Стрижайло и Соня Ки заглянули в отель, где сменили свои одежды, перепачканные береговой глиной и молокой. В коротенькой юбке и милом «топике», не закрывавшем живот, Сони Ки казалась школьницей, которая, робея и волнуясь, идет на свое первое свидание. Стрижайло не мог поверить, что за ней он гнался на совиных крыльях, отыскивая среди плотного пуха чувственную гузку. За ее скользким чешуйчатым телом мчался в холодных потоках, стремясь ударить под розовый воспаленный плавник. Через плечо Сони Ки была переброшена сумка, придававшая еще больше сходства со школьницей. Когда он попытался нежно и деликатно тронуть ее за грудь, она отчужденно сказала:
— Я на работе. В нашей корпорации действует закон о сексуальном домогательстве.
Они вышли в город, когда празднество уже началось. На центральной площади, в свете аметистовых прожекторов, из золотой чаши забил фонтан голубой нефти. Бурлил на своей вершине, подбрасывал стеклянный шар, из которого неслась сладостная песня двух неумолчных бардов Никитиных, деда и внучки. Они пели знаменитую песню: «Когда мы были молодые, фонтаны нефти голубые…», ставшую гимном корпорации «Глюкос». Люди подходили к фонтану, омывали нефтью лицо, брызгали друг на друга, превращаясь в лиловых негров с вывернутыми негроидными губами.
Заработали на всех углах красочные автоматы, которые выдавали всем желающим цветную сладкую вату. Стоило приложить к автомату вживленный в лоб невидимый чип со штрих-кодом, и автомат выбрасывал пучок сладкой ваты, — ярко-алый, прозрачно-синий, бурно-золотой, травянисто-зеленый. Люди глотали эту невесомую сладость, некоторое время их лица окрашивались в галлюциногенные цвета ваты, напоминали разноцветные светильники, блуждающие по городу.
— Сладкая вата — это кушанье наших богов, которых Маковский превратил в автоматы и поставил на службу корпорации. Каждый, кто ест цветную вату, некоторое время чувствует себя духом тундры, — произнесла Соня Ки.
Стрижайло был взволнован этими первыми впечатлениями, которые превратятся в мизансцены мюзикла, где непременно, вымазанные нефтью, с клочками цветной ваты в зубах, будут петь барды Никитины, дед и внучка.
По всему городу на открытых площадках выступали «звезды» эстрады, подвязались московские юмористы, разыгрывались аттракционы и шарады.
Внимание Стрижайло привлек веселый аттракцион под девизом: «Больше спорта — больше здоровья». Разыгрывались призы в нескольких номинациях. В номинации «Пуговица» состязались здоровяки с великолепно работающим кишечно-желудочным трактом, — кто быстрее проглотит пуговицу и выдаст ее вновь «на гора». Поочередно к диск-жокею подходили мужчины и женщины. Быстро заглатывали металлическую пуговицу от мундира российской армии. Двигали губами, мускулами, глазами, всей перистальтикой, проталкивая пуговицу сквозь внутренние лабиринты и полости, пока она, ярко-медная, лучистая, ни выскакивала из растворенных ягодиц, ударяя в деревянную, с кругами мишень. Диск-жокей с секундомером фиксировал время, точку попадания. Толпа восторженно ревела: «Очко!.. Очко!..». Первое и второе место поделили между собой уже знакомые Стрижайло однополые молодожены. Нацелили свои натренированные ягодицы так ловко, что пуговица попадала прямо в «десятку». Толпа кричала им «Горько!», награждала аплодисментами. Они смущенно целовались, уносили выигранную пуговицу, одну на двоих, чтобы в домашних условиях совершенствовать свое мастерство.
— Этот прием позаимствован у наших шаманов, — сказала Соня Ки. — В любом стойбище шаман умел таким образом сбить налету пролетавшую гагару или оглушить пробегавшего оленя. Только вместо пуговицы использовался биллиардный шар, выточенный из бивня мамонта.
Стрижайло чувствовал тайную печаль Сони Ки, горевавшей об утраченном величии народа, покоренного безжалостными пришельцами.
Второе состязание в номинации «Сбитые сливки» заключалось в том, что спортсмены, в основном мужчины, должны были сбить молоко в сметану, засунув свои возбужденные «миксеры» в горшок с молоком. Желающих было много, поначалу все выглядели молодцами, показывали толпе свои могучие вращающиеся инструменты, с которых стекало кипящее молоко, но через полчаса непрерывной работы выдыхались, сникали. Смущенно, под свисты и улюлюканье, покидали площадку, волокли за собой свои измочаленные приспособления. Их место заступали другие. Приз выиграли два друга-бурильщика, прошедшие накануне обряд обрезания. Освободившись от обременительной «крайней плоти», они приобрели дополнительную маневренность и подвижность. После часа «буровых работ», добились, наконец, желаемого результата. Вытащили из кувшинов свои победоносные инструменты, на каждом из которых красовался белый ком сбитого масла, еще горячий, окутанный паром.
— Мой отец, да будет ему вольготно в Долине Мертвых Рыб, умел сбивать масло прямо в вымени молодых олених. Оленихам это нравилось. Долго после этого они не подпускали к себе самцов и приходили к чуму отца. — Соня Ки печально взирала на двух поклонников Иеговы, показывающих толпе пронзенные, окутанные паром комки масла. Видимо, жалела, что наивный и доверчивый отец не запатентовал свое изобретение, которым воспользовались вероломные завоеватели.
Третье состязание, относящееся к женскому экстриму, сводилось к тому, кто ловчее вытянет из доски забитый гвоздь, пользуясь для этого «гвоздодером», который сама природа поместила у спортсменок внизу живота. Прекрасно сложенные, с помощью бодибилдинга добившиеся совершенства фигур, спортсменки подходили к торчащему гвоздю. Приседали над ним, напрягали свои выпуклые, покрытые потом мышцы. Их лица принимали выражение штангисток, толкательниц ядра, телеведущих программ «Основной инстинкт» и «Домино». Совершали рывок, сопровождая его диким криком. Но это ничем не кончалось, гвоздь по-прежнему оставался в доске, иногда чуть погнутый. После чего судья выпрямлял его с помощью кувалды. Триумфа неожиданно добилась исполнительница «танца живота», та самая, которую удалось вырвать из рук чеченских террористов. Сохранив от прежнего занятия волю к поступку, наработав в танце скрытые внутри, «хватающие» мышцы, она легко выдрала гвоздь. Слегка сжимая бедра и пританцовывая, показывала его зрителям, совершая при этом круговые движение животом и пленительно улыбаясь.
— То, за что вы награждаете своих женщин титулом «олимпийского чемпиона», у нас могла совершить каждая девочка. Когда нужно было вырвать большие кованые гвозди из рассохшейся лодки, нас приглашали на берег Оби и отдавали лодку в наше полное распоряжение. Через час все гвозди лежали отдельной горкой, и все мы, при этом, оставались девственницами. Чего не скажешь о негритянке Ханге, которая потеряла целомудрие еще в утробе матери, — Соня Ки печально отвернулась, не желая принимать участие в ликовании завоевателей, отнявших у ее народа все самое прекрасное и доброе.
Стрижайло запоминал, мысленно переносил увиденное в еще ненаписанный мюзикл, лишь слегка подправляя картины и зрелища, без чего вообще не обходится никакое творчество. Сам же страстно ожидал появление Маковского. Хотел насладиться видом высокомерного властелина, владеющего реками, тундрами, лебедиными и оленьими стадами, мечтающего о мировом господстве и не знающего, что его погибель находится на груди Стрижайло, где, подобно знамени разгромленного полка, хранится заветный пергамент, — его смертный приговор, его неминуемая погибель.