Колыхались, боясь присесть, прозрачные, робкие, как крохотные миражи, папильониды. Черно-алые, сносимые ветром, еще не касались цветка, но уже пьянели от восхитительных дурманов. Водили над вершиной шаткие, зыбкие хороводы.
Полосатые как зебры геспериды маленькими табунами пробирались в блестящие заросли. Впивались лапками в лепестки, разворачивали пружинку хоботка, запускали тончайший зонд в сочную мякоть пестика.
Носились вокруг куста огненно-красные вихри, острокрылые и секущие как алебарды, словно срезали лезвиями соцветья. На мгновение припадали к чашечкам сладкого сока, и тогда удавалось разглядеть удлиненные красные крылья, пурпурные чувственные тельца. Бабочки слизывали липкую капельку и уносились, совершая под солнцем виражи и мертвые петли.
Тяжело и мощно, песчано-желтые, с голубыми кругами, падали на цветы махаоны. Топтали лепестки сильными лапками, окунали в алую глубину глазастые головы, жадно тянули нектар, опустошая до дна сладкую амфору.
Бражники, толстотелые и мохнатые, в сиреневых шубах, с зелеными лопастями, трепетали, не садясь на цветок. Вращая винтами, протягивали к цветку тончайшие трубочки. Насыщались и внезапно исчезали, словно проваливаясь в иное пространство.
Толстоголовки с фиолетовыми переливами взлетали из травы, достигали пламенеющей вершины, окунались всем телом в розовую глубину цветка, который их заглатывал и усыплял. Опивались, замирали, ошеломленные и пресыщенные.
Червонно-красные данаиды сбивали с цветов соперниц, сгребали розовые лепестки, словно мяли батистовые простыни, укладываясь поудобнее. Застывали, раскрывая пленительные жаркие крылья.
Куст трепетал, чуть слышно звенел от множества столкновений. Переливался, наполненный солнцем, бабочками, сладостным вожделением.
Черно-зеленая нимфалида углядела розовый куст, который был явлен множеством алых подобий. Слепо и жадно спланировала на вершину, где покачивался одинокий душистый колокол. Накрыла крыльями амбразуру цветка. Окунула в чашу пестика чуткий хоботок. Чувствовала, как начинают сочиться пьяные струйки, проникают в тельце, превращаясь в тепло, в горячую сладость, в пульсирующую страстную силу. Солнце горело в вышине над кустом, пропитывая бабочку ультрафиолетом. Куст насыщал ее бражным нектаром. Бабочка наполнялась пьянящей радостью, ликующей красотой, божественным вдохновением.
Марш по вечерней лесной дороге с тяжелым ревом и ветром. Колонна, сотрясая землю, несет свои тонны, тусклые цилиндры, бруски. Стальные грани переливаются в свете прожектора. Учебный бой с «диверсантами», атакующими стартплощадку. На обочине взрывы фугасов, клочья пламени, хлопки горячего ветра. Из кустов вырываются красные нити трассеров, летящий уголь гранаты, рваный шматок огня. Прожектор освещает выбегающие на дорогу фигуры, стрелка с гранатометом, автоматчиков, ведущих огонь. «Бэтээры» конвоя принимают бой, вращают стальными башнями, бьют пулеметами. Чувствую дрожь брони, вижу у пулеметного дула белый факел огня. Колонна прорывает засаду, воспаленно светя огнями, мчится в лесах среди мелькающих, заснеженных сосен.
Я часть ревущей подвижной системы из моторов, электронных машин, сверхмощных зарядов. Помещен среди солдат, офицеров, мигающих индикаторов, пиликающих радиостанций. Включен в громадный военный процесс, как его наблюдатель, свидетель. Допущен в святая святых государства. Оно в ракете сконцентрировало свою непомерную мощь, таинственный стратегический замысел, израсходовало на создание ракеты историческое время, спрессованное в боеголовке. Если распилить ракету, как пилят древесный ствол, то на срезе, из годичных колец, из слоев застывшего времени вырвутся конные армии, великие плотины и стройки, победный Сталинград и Берлин. Восстанут и оживут поколения, запрессованные в громадное тело ракеты, сохраненные в ней для будущего воскрешения. Боеголовка, укрытая в кокон, - не оружие Судного дня, не вместилище жуткого взрыва, а дремлющий дивный бутон, в котором притаился цветок еще не расцветшего заповедного будущего.
Я баллистическая ракета с ядерной головной частью. Лежу на платформе в цилиндрическом стальном саркофаге, на котором разводами ветра нарисован мой лик. Мои вытянутые недвижные ноги с гибкими, на шарнирах, ступнями, как ласты, выполняют роль поворотных рулей. Мой пах - вместилище могучего пламени, свирепой толкающей силы, способной вознести меня в пустыню сверкающих звезд, вернуть в дышащее свечение мира. Мое сердце - в непрерывных биениях, чутких неслышных ударах, с крохотной огненной точкой, где записана координата Земли. Фиксирует меня в бесконечном пространстве Вселенной. Моя голова - вместилище гигантского взрыва, откуда в космах огня вырвутся демоны зла, изгрызут и изгложут планету, умчатся с опустошенной Земли вихрями зловонной копоти.
Изгоняю демонов из моей головы. Думаю о Рае небесном. Среди цветущих деревьев ступает розовый олень. Обнаженная женщина на нежной траве дремлет с дивной улыбкой.
Нимфалида, черно-бархатная, с драгоценной зеленой каймой, изумрудной волнистой рябью, пульсировала на цветке нежным мохнатым тельцем. В хитиновой чашечке, как крохотная гроздь, таилась россыпь незрелых яичек. Вскормленная соком цветка, согретая излучением солнца, тревожила бабочку своей неоплодотворенной набухающей силой. Нимфалида страстно повела лакированными кромками крыльев, качнула цветок и взлетела. Понеслась от куста вдоль синевы океана, подхваченная прохладным ветром, раздувавшим ее паруса. Калейдоскопы глаз многократно повторяли лазурь воды, белую пену прибоя, желтый горячий песок, темную зелень леса. Бесчисленные запахи окружали ее. Мельчайшие, пахнущие йодом кристаллики соли. Комочки пыльцы, источавшие пряную сладость. Пылинки праха, оторванные от огромных лесных деревьев. Микроскопические едкие брызги, оставляемые в воздухе другими бабочками, призывавшими самцов с помощью пряностей и благовоний. Нимфалида, ощущая свою привлекательность, свою женскую прелесть и готовность к соитию, напрягла переполненное соками тельце, впрыснула в воздух мельчайшее облачко благовоний, которое было подхвачено ветром и разнеслось по окрестным пространствам.
Летела, описывая на кромке океана и суши волнистую линию. Разбрызгивала микроскопическим пульверизатором душистую влагу. Слышала через пространство солнца и ветра, как на этот запах откликнулся черно-зеленый страстный самец. Обезумел, помчался в погоню. Не мог надышаться, жадно рыл крыльями воздух, отыскивая среди блеска, в огромной пустоте, источник дразнящих благоуханий.
Марш ракеты по безлюдным пространствам, вдали от больших городов, по треугольнику с длиной бедра в сто километров. Мчимся в ночи в дымных снежных полях. Желтые огни деревень. Запах холодного дыма. В сельском клубе танцуют молодые парочки. В избах лежат на печах старики. На скотном дворе, на влажной соломе, дремлет сонное стадо. Все слышат дрожание стекол, глухое трясенье земли - проходит ночная колонна.
Сижу в «бэтээре» на днище, на брошенном толстом матрасе, среди цветных индикаторов. Качаются каски солдат. Сутулятся плечи водителя. Белые фары озаряют лед на проселке.
Я певец государства, художник мощи и силы, жрец сокровенной религии. Описываю мегамашину, ее невиданную красоту и величие, ее непомерную пластику, потаенное, скрытое от глаз совершенство. Силой полученного от Бога таланта мне дано описать ее грубые валы и колеса, громадные рычаги и канаты, драгоценные электронные клеммы, стожильные жгуты волноводов, тончайшие мембраны и пленки, драгоценные кристаллы и стекла. Ее вершина с чашами и зеркалами антенн блуждает в открытом космосе, чертит земные орбиты, ловит свет голубой звезды. Ее корни окунаются в магму, сосут подземные соки, черпают металлы и руды. Ее тонкие щупальца, чуткие световоды проникают в сознание людей, неустанно сосут прану человеческих жизней, питаются мыслями и мечтами людей, их любовью и ненавистью.