— Вот, кабельки горские, — переходя на шепот, ругнулась Гала. — Иди, иди, не мешай работать. — Она поправила одежду и прическу, приосанилась и с обольстительной улыбкой посмотрела на обернувшихся в ее сторону офицеров.
Армяне сели за стол к Евтушенко.
— Чего это она — про лифчик? — как бы мимоходом спросил он.
— Поварихи перед работой переодеваются. Все с себя снимают. А мы раз с Гамлетом зашли в столовую с заднего входа и в раздевалке украли Галин лифчик.
— И колготки кассирши Аллочки, — добавил Гамлет.
— Чтобы познакомиться, — пояснил Карен. — Гала за нами погнались, даже рубашку мне порвала.
— Интересный способ знакомства, — удивился Саша и подумал: «Вот откуда у них в комнате женское белье».
— Они там все снимают, — словно слыша его мысли, мечтательно повторил Гамлет. — Хорошие девчонки, правда?
— Хорошие, — согласился Саша, хотя мысленно возражал. Какие же это девчонки? Это бабы лет по двадцать, а то и по двадцать два!
— Они сюда со Львова приехали, по распределению после кулинарного техникума. Хотят выйти замуж за военных. — Рассказывал Карен и тяжело вздыхал. — Все девушки сейчас хотят замуж за военных, у них зарплата большая. А на нас внимания не обращают. Ведь мы еще даже не студенты.
— Ничего, скоро будете. Как сдали?
— Три балла. Первый проскочили! Нам главное не завалить.
Когда через долгое время он, наконец, очнулся, и с трудом восстановил в мутном сознании все события сегодняшнего дня, то с отчаяньем осознал безнадежность своего положения.
Заколов попытался кричать, возможно, его кто-то услышит. Но тряпка мешала произнести громко хоть что-нибудь членораздельное. Изо рта раздавалось лишь тихое мычание, а закрытый погреб и добротный кирпичный гараж не оставляли шансов быть услышанным на воле.
Было душно, крупные капли пота медленно стекали по лицу и шее, вызывая жгучую щекотку. Хотелось просто вытереть лоб и почесать около носа, и с каждой минутой это желание возрастало, а зуд раздражал, но связанные руки оставляли Тихона совершенно беспомощным. Он пробовал интенсивно мотать головой, ерзать, но от этого лишь уставал. Чаще приходилось дышать через нос, а пот выступал еще сильнее.
Неожиданно вверху скрипнула гаражная дверь. Над головой послышались глухие шаги, и квадратный люк медленно открылся. Тихон зажмурил глаза от вспыхнувшей лампочки, отвернул лицо в сторону лестницы и, сквозь сжатые ресницы, с надеждой посмотрел в образовавшийся просвет.
На ступеньках показались внушительные черные ботинки, серые брюки, расширяющиеся кверху, полный живот, обтянутый светлой рубашкой, и узкие по сравнению с животом плечи. Вслед за ними в погреб опустилась круглая голова, по которой Тихон сразу узнал мучителя Николая Егоровича.
«Может, он уже успокоился, и все закончится благополучно», — мысленно ободрил себя Тихон.
Расставив ноги, Николай Егорович встал перед Заколовым. При виде заблеванной рубашки сжатые губы с удовлетворением растянулись и миролюбиво предложили:
— Ну что, теперь побеседуем?
Тихон помычал сквозь тряпку, мотая головой и показывая глазами, что не может говорить. Николай Егорович развязал тугой узел и брезгливо отбросил дурно пахнущую тряпицу.
Тихон несколько раз сплюнул остатки слюны из пересохшего рта, задышал глубоко и часто, с радостью осознавая, как мало человеку надо для счастья и комфорта. Вот, сейчас этот одумавшийся папаша развяжет ему затекшие руки и он, наконец, будет свободным. Заколов отдышался, но ухмыляющийся Николай Егорович стоял рядом и не двигался с места.
— Развяжите, — выдохнул Тихон.
Последовало долгое молчание.
— Развяжите же скорей, у меня руки опухли!
— Сначала ты мне расскажешь, что сделал со Светой? — жестко сказал Николай Егорович. Тупая ухмылка сползла с его лица, губы сжались в узкую полоску.
— О, Господи! — вырвалось у Тихона. — Развяжите! Я со Светой ничего не делал.
— Где она? — повышая голос, спросил Николай Егорович. В его глазах стал разгораться прежний сумасшедший блеск. — Я хочу знать, что ты с ней сделал, сопляк?
— Сходите в милицию, спросите у них, где Света? — устало, произнес Тихон.
— Я там был. Они не черта не знают! Они вообще не ищут ее! — рявкнул Николай Егорович и отвернулся.
— Так давайте же искать вместе! — воскликнул Тихон.
— Ишь, хитрюга, — Николай Егорович вновь повернулся и зашипел, буравя безумным взглядом. — Хочешь, чтобы я тебя выпустил? Не выйдет! Моя дочь жила тихой скромной жизнью, а когда появился ты — она исчезла. Что ты ей наговорил? Что ты с ней, сволочь, сделал? Пока ты мне все не расскажешь, я тебя отсюда не выпущу. Так и заруби себе на носу! Ты еще не понял, что я готов на крайние меры? Я ни перед чем не остановлюсь! Ну, так что, будешь говорить?
Тихон грустно молчал. Николай Егорович, сначала представший перед ним вменяемым мужчиной, вновь превратился в озлобленного, дышащего яростью зверя.
— Я… — у Тихона снова заныло в боку. Он всем телом ощутил полную беззащитность перед этим разъяренным человеком и лихорадочно думал, как потянуть время. — Я подумаю, — выпалил он, когда Николай Егорович со зловещим оскалом вплотную приблизился к нему. — Который сейчас час?
— Девять вечера, — машинально взглянув на часы, ответил отец Светы.
«Какой ужас, я здесь уже целый день!» — подумал Тихон и мгновенно почувствовал страшную жажду.
— Пить! Дайте воды, — с мольбой попросил он.
Николай Егорович расплылся в довольной улыбке.
— Вот! Ты уже сломался! — Николай Егорович радостно тыкал в Тихона пальцем. — Я тебе не дам воды. Воды ты не дождешься! Я тебя больше не буду бить. Я буду ждать, когда за глоток воды, ты мне маму родную продашь. Ну, так как, расскажешь, что сделал со Светой? Молчишь? Ну, ну! Я сейчас.
Николай Егорович скрылся наверх, потом вернулся, держа в руках бутылку минеральной воды «Боржоми».
— Ехал к тебе, дай, думаю, куплю. Парень, наверное, пить хочет. — Он сдернул пробку о деревянную ступеньку. Из бутылки раздалось радостное шипение. Николай Егорович поднес бутылку к губам и звучно глотнул. Кадык на горле дернулся вверх-вниз, отмеривая большой глоток пузырящейся минералки.
Заколов облизнулся, жадно наблюдая, как капелька влаги скользит по подбородку.
— Холодная, в буфете купил, — блаженно объяснил Николай Егорович, вытирая губы. — Хочешь? — И он подставил бутылку под нос Тихону.
Заколов кивнул, вытянул губы, уже ощущая радостную свежесть воды. Но горлышко бутылки отдалилось.
— Говори, сволочь, где моя дочь? — крикнул Николай Егорович. — Ну! Или сдохнешь здесь!
Тихон отстранился, стукнувшись затылком о трубу.