— Построить заставу! Форма одежды номер два!
Поздоровались дружно. Смотрят нагло. Синяков, кроме как на локтях, не видно. Чего лыбятся? Неужели всё видели!? Сейчас вы у меня свои смех…ёчки приберёте…
— Так, застава! Месяц прошёл, условия прежние: ваша получка против моей.
— А сколько вы сейчас делаете?
— Не боись, ровно на один раз больше, чем вы скопом. Чего потухли? Опять не готовы? Справа по одному — к снаряду!!!
Хорошо, что они не согласились. Все переворачиваются больше шести раз, многие и за десять. Это не то, что в первые месяцы, когда половина и разу не делала. Надо теперь с такими предложениями быть поосторожнее, а то и «Si-Si» не на что будет купить. Прошёл по окопам, посмотрел карточки огня, заглянул в машины, проверил «Журнал наблюдения», придраться не к чему.
— Товарищ майор, пообедаете с нами? — обращается начальник заставы, когда я собрался уходить.
— Спасибо, я у себя.
— Оставайтесь, у нас сегодня котлеты!
— Ни хрена себе, у нас тушёнка заканчивается, а у них мясо! Откуда? Месяц почти вертушки только по экстренным случаям летают!
— Потом, узнаете. Остаётесь?
— Я, что похож на идиота, чтобы отказаться от котлет?
Котлеты были настоящие. Из мяса. Сочные такие. Я бы смолотил десяток, только жаль, на заставе они считанные.
— Ну, теперь колитесь.
— Нет, правда, вкусные? — стал набивать цену начальник заставы.
— Ну…
— Вы Облома помните?
— Так это котлеты из него? — проявил я удивительную сообразительность.
— Ага, — сказал начальник заставы и принял положение для старта с табурета на десять метров.
Что-то сегодня мне с утра на собак везёт! Я прислушался, никаких намёков на позывы на рвоту и на угрызения совести. Даже какие-то оправдательные мотивы. А чё, он такой ленивый был, на него наступишь, а он даже морду не повернёт… И толстый…
— А меня пригласили, чтобы весь гарнизон знал, что это комбат Облома сожрал?
— Не, что вы! Мы от чистого сердца. Мы ж не знали, что вы придёте.
— Тогда ладно. Ленивая была псина… Хоть какая-то польза…
Что ни говори, а на сытый желудок человек гораздо покладистей.
* * *
Вот такой весь из себя сытый, покладистый и умиротворённый я неторопливо направился с заставы в штаб. Дорожка катилась под горку, солнышко мягко пригревало, ни ветерка, красота… Боец, наоборот, поднимался вверх и шёл, низко наклонив голову. На плече автомат, на боку медицинская сумка. Это заставная «таблетка», их батальонный док сегодня собирал на занятия. Всё понятно, поспешает солдат на обед. Непонятно, почему так широко и неуверенно ставит ноги. Всё стало ясно, когда, поравнявшись, он попытался отдать честь. Земной шар под его ногами предательски крутанулся не в ту сторону, и несчастный боец еле удержал равновесие. Батюшки светлы, да он пьян!!!
— Стоять-бояться!!! Иди сюда, голубь сизокрылый. Это с чего тебя так развезло?
— Здра… жела…, тов… ма…ор. Мла… сиант… Пы…ов. Я вот с занятий…
— Так это тебя так на занятиях накачали или по дороге от свежего воздуха развезло?
— Не-а… Я сам…
Пьяный солдат в Афгане для меня был в диковинку, но с чего его могло так развести, догадался сразу.
— Дай-ка флягу сюда.
Она была пуста, но духан из неё говорил, что ещё пару минут назад там был солдатский сидр-ликёр. Способ приготовления его был прост и гениален. Бойцы экономили сахар и бросали его в флягу к обязательному для всех отвару верблюжьей колючки. И, если удавалось на полевом хлебозаводе добыть несколько грамм дрожжей, засыпали в этот раствор и бросали где-нибудь в укромное место на солнышко. Через день, перебродив, стакан данного пойла мог снести башню и закалённым борцам с зелёным змием. Что говорить про солдата, годами не нюхавшего спиртного.
Диагноз ясен. Нужно было переходить к лечению. Одного взгляда на бирку было достаточно, чтобы догадаться, что в кустах где-то дозревает очередная фляга для следующего бойца, отправленного с заставы с каким-нибудь заданием в штаб.
— Так, голубь, сразу покажешь, где оставил флягу или будем по-пластунски бороздить склон?
— Зачем по-пластунски… ик… Я ногами покажу…
Довольно быстро, практически сразу мы нашли флягу, заправленную по науке и валяющуюся на солнышке. Когда я выливал её содержимое, в глазах бойца читалась гораздо большая грусть, чем даже в тот момент, когда он попался мне. За друзей переживает…
— Так, что будем делать с тобой? В таком виде я тебя отпустить не могу.
— А я и не прошу… ик… Това…ыш ма…ор, ик…..ите обратиться?
— Я вижу, тебе для полного счастья не хватает ещё с кем-нибудь поговорить?
— Не-а, только… ик… с вами…
— Ну, давай!
Не то, что мне был интересен бред пьяного солдата, а, напоминаю, настроение было хорошее, умиротворённое. Идём тихонечко по тропке, чего молчать?
— Вы… ик… знаете, чего я… ик… выпил?
— Ты мне ещё шарады будешь загадывать?
— Мне просто… ик… обидно, что зампоит… ик… вас закладывает…
Я ждал чего угодно. Песнь про тяжёлое детство и деревянные игрушки, про бросившую девушку и больную маму, но только не этого. Мне только не хватало, чтобы мои взаимоотношения с Ау стали предметом обсуждения среди бойцов.
— Что за бред? Кто тебе сказал?
— Так весь батальон… ик… знает.
— Если ты вздумал, плесень, таким способом избежать экзекуции, то не угадал. И вообще я эту тему с тобой обсуждать не намерен. Понял?
— Как х… ите…
Всё. Было хорошее настроение, и нет. Я-то на людях делал вид, что с замполитом у меня полное взаимопонимание. Один на один или в присутствии замов мог что-то позволить. Про его политдоносы знал, друзья с полка иногда по радио предупреждали, даже в части разбирался иногда с офицерами, но чтобы весь батальон… Это было слишком.
С этими мыслями мы поравнялись с баней. Боец покорно плёлся сзади.
— Так, заходи, раздевайся. Буду тебя отмачивать.
Пока боец раздевался и залазил в холодный бассейн, я вспомнил последний разговор с комдивом. Повод был мерзопакостный, трое бойцов выпили жидкость «И», эдакий авиационный препарат для зимнего топлива, жизнь у них болталась на тоненькой ниточке, и Грачёв костерил меня на чём свет стоит. Когда уставал, делал паузу и спрашивал:
— Жить будут?
— Не знаю, товарищ генерал.
И всё по-новому. Хоть и неприятно (очень мягко говоря), но по делу: не досмотрел, не предотвратил, значит виноват. Только в самом конце разговора прозвучало уж совсем незаслуженное: