— Я тоже хочу сказать, — вперед просочилась мадам Стеклярусова, матушка невесты. Сделала несколько шагов вперед, и Есаул с удивлением заметил, что ее толстенькие, похожие на бутылочки ноги сдвинулись пятками, носы туфель разошлись в стороны, и она совершила несколько небольших прыжков, как кенгуру, что выдавало в ней масона. Есаулу многое стало понятно, — безвольный, сладкоречивый Кипчак, пребывавший в сексуальной зависимости от своей обольстительной жены, находился также в плену ее масонских интриг. Именно под ее воздействием он инициировал расследование «тбилисских событий», когда русские десантники вышли с саперными лопатками, чтобы возделать газоны на площади Руставели, окопать старинные платаны, взрыхлить клумбы с цветами, а Кипчак обвинил их в человекоубийстве. Именно она в постели под балдахином, нашептывая сладострастные речи своему возбудимому супругу, убедила его переименовать Ленинград в Санкт-Петербург и пустить в фонтане «Самсон», что в Петергофе, газированную воду нарзан. Именно она заставила его заняться скупкой недвижимости по довоенным ценам, что сделало ее обладательницей нескольких великолепных квартир с видом на Неву, где собирались члены петербургской масонской ложи. И именно она уговорила мужа взять на службу молодого, обаятельного чекиста, связанного с дрезденскими масонами, который, благодаря протекции «тайных братьев», превратился в Президента Парфирия. Это открытие поразило Есаула, обнажало скрытую грибницу масонских связей, пронизывающих мир.
— Я хочу вам сказать, — продолжала мадам Стеклярусова, — что мой незабвенный муж дал Луизе поистине европейское воспитание. Иногда он бил ее плеточкой за рукоблудие на уроках французского. Иногда ставил «на горох», когда заставал в объятиях учителя немецкого. Иногда выгонял голую зимой на балкон, когда находил в ее детской постельке банан, или стеариновую свечу, или свою электробритву, или набалдашник от трости. Не верьте тем, кто утверждает, что мой муж умер, якобы подавившись яйцом Фаберже, или задохнулся пухом, нюхая одуванчик. Он погиб смертью героя, пав жертвой недобитого советского подполья, которое не могло ему простить переименование Ленинграда в Санкт-Петербург. Террорист, занимавшийся в лаборатории КГБ медленно действующими ядами, проник в ложу Кипчака во время оперы «Сказка о царе Салтане» и посадил ему на голову ядовитого шмеля, обитающего в дельте Амазонки. Этот шмель был запрограммирован на музыку Рим-ского-Корсакова. Когда зазвучала мелодия «Полет шмеля», зловредное насекомое вонзило свое жало, и Кипчак умер от инсульта спустя два года во время посещения синагоги…
Во время всей речи за спиной красавицы возвышалась молчаливая фигура тувинца. Тока, сын шамана, похожий на бронзовое литье, время от времени трогал голую спину госпожи. Тело красавицы, во многих местах обнаженное, пережившее множество пластических операций, «подтяжек», парафиновых вливаний, напоминало дорогую сыро-копченую колбасу, перетянутую бечевой. Иногда швы ослабевали, и тело начинало вздуваться. В эти моменты преданный тувинец крутил небольшой винтик, вживленный между лопаток красотки. Бечева натягивалась, возвращая мадам Стеклярусовой былую стройность и пластику.
Следующим, не в силах скрыть волнения, слово взял Франц Малютка.
— Дамы и мужики… Я так счастлив… Луиза сделала из меня человека… Кто я был? Бандит, умевший просверлить дырочку в черепе конкурента… А кем я стал? Элитой, родственником великого Кипчака… Мне с ней везде хорошо… В шахте, в «боинге», на дне морском, на шпиле Адмиралтейства, у подножья памятника Тимирязеву, в ложе Мариинского театра, в жерле царь-пушки, у подножья памятника Линкольну, у пирамиды Хеопса, у фонтана ресторана «Метрополь», на концерте Паваротти, в фонтане «Треви» в Риме, у подножья памятника Петру Первому работы Церетели, у подножья самого Церетели, на клумбе перед зданием ФСБ, в могиле Ваганьковского кладбища, в петергофском фонтане «Самсунг», где шипит чистейший нарзан…. Где еще, Луизочка, я забыл?
— Всего два раза в постели, — подсказала невеста.
— Всего два раза, но какие! — воскликнул Малютка. Толпа не выдержала, закричала: «Горько!.. Горько!» Луиза Кипчак кинулась к суженому, подпрыгнула, охватив его сильными коленями. Поцеловала Малютку долгим, высасывающим жизнь поцелуем, от которого силач едва ни лишился чувств.
— А теперь, дамы и господа, — вмешалась мажор-домша. — Начинаем дарить подарки. Не бойтесь нанайцев, дары приносящих, — пошутила она, и все узнали в ней Регину Дубовицкую.
Первым одаривал Куприянов. Красивым жестом погрузил руку во внутренний карман пиджака. Извлек футляр красного дерева. Раскрыл, и на черной сафьяновой подкладке всплыл, драгоценно воссиял, нежно и восхитительно замерцал огромный изумруд, исполненный блеска, средоточие лучей, от которых стало светлее в зале. Протягивая подарок, как протягивают сорванную с неба звезду, Куприянов произнес:
— Этот изумруд зовется: «Слеза изумленного Бога». До этого он принадлежал шейху Катара. А раньше — индийскому магарадже. Говорят, он хранился в сокровищнице царя кушан и был захвачен войсками Александра Македонского. Владейте им, и пусть ночью, когда в вашей спальне погаснет свет, он освещает ложе вашей любви, — с этими словами Куприянов передал драгоценный камень Малютке. Все зааплодировали.
Затем выступил губернатор Русак. Заговорщически топорща собачьи усы, таинственно улыбаясь, поставил на столик шкатулку карельской березы. Извлек крохотный золотой ключик. Вставил в скважину крохотного замочка и несколько раз повернул. Шкатулка оказалась музыкальной. Хрустальными переливами зазвучал «Свадебный марш» Мендельсона. Шкатулка приоткрылась. В ней обнаружилось золотое свечение. Из этого чарующего зарева, под звуки священного гимна, стал подниматься, как поднимается ствол зенитного орудия, орган мужской любви, золотой, в натуральную величину, с поразительным сходством, как если бы золотая отливка была сделана по эскизам Микелан-джело. Устремив золотой ствол в зенит, любовный фетиш остановился, окруженный священным жаром. Луиза Кипчак, истинная жрица любви, припала к нему, хватая пламенными устами самую культовую часть фетиша. Ее голубые глаза наполнились'золотыми слезами счастья. <.
Все восторженно аплодировали. Оператор Шмуль-рихтер почти въехал камерой в зев жрицы, стараясь запечатлеть поведение золотого бога в его новой обители.
Председатель Союза предпринимателей и промышленников Добровольский созерцал сцену глазами библейского старца, подсматривающего за Сюзанной. Приблизился к столику и выложил на него роскошный фолиант. Эта была Камасутра, выполненная на старинном пергаменте, с рисунками культового художника Сальникова, который умел самые непристойные сцены и виртуозные извращения облечь в форму высокого искусства. Работая над книгой, он проводил время в залах художественной гимнастики, наблюдая, как прелестные гимнастки делают шпагаты, стоят на Руках, свиваются в узел, смыкаются в колесо, изгибаются в «мостики», садятся в «позу лотоса», помещают шею среди ягодиц, заносят правую пятку за левое ухо.
При этом их молодой тренер умудряется каждую спортивную позу использовать для соития.
Добровольский перелистал несколько негнущихся страниц, показывая Луизе Кипчак и Францу Малютки нечто такое, что их страшно заинтересовало. Они начали было копировать экзотические позиции, но Добровольский мягким жестом остановил их: