– Помнишь «Вертинского»? Минеральную воду. Либава улыбнулся и закивал. Это была в самом деле дурацкая история. Пару лет назад Сергей Янович назначил деловую встречу с партнером в пафосном тогда ресторане «Вертинский». Партнер берег здоровье и пил только минеральную воду. Но той воды (кажется, «Ланжевен»), твердо указанной в меню, в наличии не оказалось. Тогда хотя бы «Перье», попросил партнер. Официант пришел с унылым лицом и сообщил, что и «Перье» нет.
– Узнаю отечественные нравы, – усмехнулся Винглинский. – Жесткость законов усмиряется повсеместным их неисполнением. Пафос предложения разрушается дотошностью спроса.
Тогда, после «Вертинского», дело с тем партнером не сделалось, и очень скоро выяснилось, что и к лучшему: партнер заливал себя водой потому, что финансово горел.
– Это сигнал мне. Поехали-ка еще потрудимся. Надо сделать несколько звонков.
Охапкино, предвыборный штаб Голодина
Кирилл Капустин проводил пресс-конференцию. В зальчик, рассчитанный максимум на два десятка человек, набилось с полсотни журналистов. На столе – заросли микрофонов, воздух как в сауне. В атмосфере жадного до информации собрания чувствовался привкус злорадного интереса.
– Как чувствует себя господин Голодин после голодовки?
Этот вопрос в разных вариациях с разными подводками задавался раз за разом, будто одного ответа на него было недостаточно.
– Андрей Андреевич чувствует себя как человек, который не ел пять дней.
Наиболее ехидные акулы пера интересовались, какие конкретные результаты принесла акция, кроме повышения рейтинга кандидата.
– Что за конкретику вы имеете в виду?
– Сдвинулось ли дело дольщиков с мертвой точки?
– Да, создана комиссия из представителей местной и центральной власти, господин Дорожкин вызван в прокуратуру. История эта не будет исключена из сферы внимания Андрея Андреевича даже в том случае, если он не станет президентом.
– Каковы ближайшие планы господина Голодина? Не собирается ли он еще где-нибудь поголодать?
Капустин посмотрел на задавшую вопрос тетеньку, напоминавшую бочку в штанах, и подумал, что ей самой неплохо бы прибегнуть к голодательной терапии. Вслух сказал:
– Нет. В ближайшее время Андрей Андреевич голодать не намерен, потому что собирается все же дожить до выборов и встретить их в достаточном здравии.
Зря стараются. Хотя СМИ наперебой иронизировали по поводу этой истории, журналистской братии убедительно отвечал господин рейтинг: каждый день воздержания от пищи приносил кандидату Голодину один процент роста его популярности.
– И все же о планах. Чем намерен теперь заняться кандидат Голодин?
– Он намерен уехать из Москвы. Не хочу повторять банальности, но придется: Москва – далеко не вся Россия, успех в Москве надо закрепить признанием провинции.
– А куда именно уедет?
Капустин сделал широкий жест рукой:
– А сразу на Камчатку.
– Не собирается ли господин Голодин как-то повлиять на циклон, отравляющий существование жителям Петропавловска?
Капустин улыбнулся этому прыщавому гаденышу, сидевшему в первом ряду.
– А чем черт не шутит? Если мы сумели шугануть зажравшееся чиновничество хотя бы на районном уровне, то что нам камчатский циклон!
С того места, где сидел Капустин, было отлично видно крыльцо пансионата. В тот момент, когда Кирилл рассуждал о сравнительной силе коррумпированного чиновничества и отдельных природных явлений, на крыльце происходило интересное. Господа Бэнкс и Парачини провожали невысокого плотного господина отчетливо восточной внешности. Господина по фамилии Ли. Жали руку, распахивали дверь лимузина. Вот куда вам нужно бы смотреть, господа четвертая власть, если вы хотите устроить подкоп под позиции кандидата Голодина! Два клерка американского Госдепа, приставленные наблюдателями к голодинскому штабу, провожают одного из своих шефов, только что проведшего с кандидатом некую специальную работу.
Четвертая власть, четвертая власть… Довольно странная, как выясняется, сила, судя по событиям последнего времени. Сколько раз люди, сидящие сейчас в этом зале, и прямо говорили, и тонко давали понять, что их заветной мечтой является победа на выборах либерально мыслящего кандидата – например, такого, как Голодин. Но стоило ему заработать реальные очки на поле предвыборной борьбы, они всей стаей кинулись его клевать. Им не нравятся методы работы кандидата, который им в принципе нравится. Неужели непонятно, что нельзя победить в реальной России, говоря на языке, используемом подавляющим меньшинством граждан.
Интересно, очень интересно, о чем там шла речь у Андрея с уважаемым господином Ли.
Капустин, дождавшись, когда черный лимузин выедет из ворот пансионата, начал сворачивать пресс-конференцию.
Голодина он нашел в кабинете. В кресле, повернутом к окну. За окном сияло прелестное мартовское, несмотря на конец февраля, солнышко, но по всему чувствовалось, что настроение у Андрея Андреевича ноябрьское. Видимо, беседа с господином Ли доставила ему не больше удовольствия, чем стоматологическая процедура.
Кирилл сел в другое кресло, тоже повернув его к окну. Вид, открывавшийся отсюда, успокаивал. Не было крыльца, рассеивающейся толпы журналистов, вообще никаких людей. Лес и поле, залитые солнцем.
Несмотря на наличие перед глазами умиротворяющих видов, Капустин чувствовал необходимость в какой-то психологической терапии по отношению к шефу. Надо вытащить занозу, которую, кажется, загнал тому в самолюбие заокеанский куратор.
– Прочитал на днях одну любопытную книжку. Голодин неопределенно хмыкнул:
– У тебя есть время читать? Капустин пропустил колкость мимо ушей.
– Вы, наверное, слышали, Андрей Андреевич, о таком Арсеньеве. Путешественнике. Начало прошлого века. О нем еще Куросава фильм снял – «Дерсу Узала».
Кандидат опять хмыкнул:
– Странно.
– Что странно?
– Путешественника зовут Арсеньев, а фильм называется «Дерсу Узала». Может, это Дерсу написал «Жизнь Арсеньева»?
И эту остроту начальник службы безопасности не стал комментировать.
– Арсеньев этот, как выясняется, путешествовал не только для удовлетворения своего научного интереса. Давали ему средства на снаряжение еще и потому, что он выполнял что-то вроде разведывательных функций.
Андрей Андреевич зевнул, как объевшийся лев:
– Что там разведывать, тайга.
– Там граница. Китай напирает, японцы слоняются, высматривают. Дальний Восток не считался окончательно русским в те годы. Его рассматривали как объект большого будущего передела. Например, на Камчатке до 1934 года были японские рыбзаводы и мелкие порты. Японские корабли заходили туда как к себе домой, никаких границ не признавалось.