– Это ты меня перед поездкой в Петропавловск инструктируешь?

– Можно считать и так.

– Все меня инструктируют. Даже Нинка. Капустин продолжал говорить, как бы ничего не слыша:

– После революции безхозность Дальневосточного края сделалась еще более очевидной. И тогда упоминавшийся мною Арсеньев стал американским шпионом. Это потом выяснилось, после его смерти. Кстати, умер он на Камчатке, и энкэвэдэшники вскоре после того пересажали всех его знакомых.

– Американским шпионом?

Капустин кивнул, хотя шеф не мог видеть его кивка.

– Его надо правильно понять. Он наблюдал бессилие России и чувствовал давление Азии. Но он хотел, чтобы богатства Дальнего Востока достались белой расе. Пусть не русским, раз они не способны их удержать, пусть американцам. Все же они слишком другие – я имею в виду японцев и китайцев.

– Как пристально подмечено!

– Я, как вы помните, был недавно в Шанхае. Никто там не говорит ни по-английски, ни по-русски. Искать переводчика времени не было. Город я немного знаю, но для подстраховки взял коробок спичек из отеля, чтобы показать таксисту, куда мне надо вернуться. Показал. Так знаете, куда он меня привез?

Лев зевнул еще раз:

– На спичечную фабрику.

– Да. У них совсем другие мозги. Под азиатским гегемоном не развернешься. Надо уже сейчас делать цивилизационный выбор, как Арсеньев в свое время.

– Но он же ошибся. Никакого Китая на Дальнем Востоке не наступило.

Начальник службы безопасности вскочил со своего кресла и прошелся взад-вперед по кабинету.

– Отсрочка. Россия сделала на один имперский вздох больше при своей кончине, чем некоторые рассчитывали. Но теперь-то уже очевидно, что не только как центральная мировая, но и как просто отдельная, специальная цивилизация Россия не состоялась. Великое будущее, грезившееся перед Первой мировой войной, увы, не настало, хотя на попытку его осуществить ушли все живые силы народа, весь, как гундят нынче, генофонд. И теперь все равно, почему это произошло: был ли то мировой заговор, в чем убеждены ультрапатриоты, или все случилось «силою вещей» – мир содрогнулся от перспективы оказаться под лапой Третьего Рима и стряхнул с себя уже павшую на него тень этой лапы. Не состоялось – и хватит горевать. Из артериального народа мы превратились в венозный. Что я имею в виду? Объясню.

– А я не спрашиваю.

– Тем не менее. Вот вам много приходится говорить о Чечне.

– При чем здесь Чечня, Кирюша?

– В тему, в тему. Поведение Чечни – один из главных признаков нашего внутреннего ослабления. Чеченцев выслали в свое время где-то двести тысяч, вернулось четыреста тысяч, а к началу ельцинской войны их было уже больше миллиона. Мы, русские, с каждым годом убывали на миллион человек, а они возрастали в числе – понемногу, но устойчиво. Тут не важны абсолютные цифры, тут важна тенденция: они растут – мы вянем. Поэтому они и бросились в драку. Психология растущего народа – огромная сила. Миллионы вкачанных в это дело долларов и продажность наших вояк – все это вторично. Никаким подкупом нельзя поднять народ на восстание, если он внутренне не готов восстать. Война начинается в постели. Чеченка перерожала русскую.

Голодин хохотнул:

– Ты прямо чеканишь фразы. Пафос. Что с тобой?

– Я хочу провести всего лишь одну мысль. Нас не оставят в покое. Мы составляем два процента мирового населения и при этом владеем третью всех богатств. Причем бездарно владеем, добываем их неловко и грязно, тратим на вредные для мира вещи – ракеты и бомбы. Синюшная алкашка с гранатой в руке сидит на огромном ящике с драгоценностями, а вокруг бродят мускулистые, злые, деловые и, главное, многочисленные охотники залезть в этот сундук – вот образ нашей ситуации. Граната в руке – не вечная гарантия от посягательств. Рано или поздно будет придумано, как ее обезвредить, и тогда… Короче говоря, России давно уже пора посмотреть правде в глаза и самой выбрать наиболее подходящего жениха, пока еще до какой-то степени уважается ее право выбирать. И не должен стесняться и самоугрызаться тот, кто может дать хороший в этом деле совет: за американца иди, самый справный хлопец на мировой деревне сегодня, а иначе будешь бессловесной подставкой для башмаков желтомазого барина. Патриотизм нынче состоит не в том, чтобы тупо орать о своей самобытности, а в том, чтобы признать над собой достойнейшего руководителя, раз мы не в состоянии самостоятельно выбраться из болота, в которое забрели.

Там, снаружи, облако на время заслонило солнце, и радостная картина мартовского дня померкла. Андрей Андреевич повернулся к начальнику службы безопасности.

– Послушай, я только сейчас догадался. Ты что, успокаиваешь меня после разговора с этим вашингтонским парнем?

Капустин кивнул.

– Ты решил, что я терзаюсь оттого, что будто бы торгую интересами отечества ради приобретения власти?

Капустин опять кивнул.

– До чего ж ты тонко организован, Кирюша. Спасибо тебе за заботу. И про Арсеньева так интересно рассказал.

Начальник службы безопасности опустил голову.

– На будущее я тебе вот что скажу. Эти душеспасительные лекции оставь для Нинульки. А я со своими душевными переживаниями как-нибудь сам разберусь.

– Я все понял. Прошу прощения.

– Ты лучше распорядись заказать мне место в самолете. На Камчатку я таки лечу. Но ты мне простишь, если могилку Арсеньева я посещать не стану?

Капустин кивнул в третий раз, направился к выходу и услышал посланное ему вдогонку:

– А в твоих рассуждениях только на первый взгляд все стройно.

Капустин замер не оборачиваясь.

– От Америки-то ко мне сегодня приезжал как раз китаец. Какой тут может быть выбор, а, умник?

Глава тридцать восьмая Кладоискатели

г. Калинов, фирма «Китеж»

Елагин и Джоан отправились в гости к «кладоискателям», как только стемнело. От квартиры племянника Варвары Борисовны до укромного двора, где по-прежнему располагалась фирма Бобра, Кастуева и братьев Савушкиных, можно было дойти пешком за каких-нибудь двадцать минут. Дворами, скверами. Майору не хотелось привести с собой «хвост». Кому бы он ни принадлежал – бандитам, ментам или марсианам.

Ничего подозрительного замечено не было. Кажется, можно успокоиться: квартира не находится под наблюдением.

С особенными предосторожностями проникали в заветный двор. Не обычным путем, каким сюда въезжала незабвенная пятерка Бобра, чтобы чуть позже взлететь на воздух. Еще со времен своего прежнего посещения Калинова майор знал другую дорогу. Пришлось сделать небольшой круг, пройти по темному вонючему проулку между овощным магазином и пивным киоском, перелезть через невысокий кирпичный заборчик, обогнуть трансформаторную будку, задумчиво гудевшую в полумраке. Дальше – почти невидимая в тени железного навеса дверь, за ней протухший темный коридорчик – тылы какого-то заведения, обычно чем-то густо заставленные. В этот раз – картонными коробками из-под неизвестного товара. Поворот, две ступеньки вверх, снова дверь – и наконец вывеска «Китежа» на облупившейся стене.