– Продолжайте, отец Хавьер, ведь вы, насколько я понял, рассказывали что-то интересное.
– Интересное? Впрочем, да, наверно, это интересно, но не в этом дело.
– Продолжайте, продолжайте.
– Важно то, что в моих словах есть несомненная правда. И я рад возможности донести ее прямо до слуха его величества.
Кардинал вздохнул:
– Ни больше ни меньше?
Священник серьезно кивнул:
– Ни больше ни меньше.
Хименес покосился в сторону короля, глаза того были страдательно полузакрыты.
– Ну что ж, раз уж начали, продолжайте.
Отец Хавьер на мгновение развернул свой пергамент, ухватив взглядом нужную мысль, продолжил:
– Вы появились вовремя, ваше преосвященство, я не успел уйти слишком далеко в своем рассуждении.
– Насколько я понял, вы говорили о сатане и его влиянии на мирские дела.
– Догадаться было нетрудно, всем известно, чем я занимаюсь все годы моей церковной жизни, так что вы правы. О влиянии его —думаю, вы разумеете, кого я имею в виду,– на отдельную душу человеческую написано и сказано немало. Церковь наша и святые отцы нашли многие средства, могущие помочь в борьбе со страшной заразой сомнения и соблазна, но как нам быть в том случае, когда речь заходит не об отдельных, пусть даже и возвышенных, душах, а о целых народах и королевствах?
– Как? – серьезно спросил кардинал.
– Да,– проскрипел едва слышно король,– как?
Святой отец снова растянул свой свиток, и некое подобие хищной исследовательской улыбки появилось на его вечно угрюмом непроницаемом лице.
– Вот здесь собраны, объединены в единое доказательство наблюдения самых различных мыслителей, святителей и ученых. В разрозненном виде они не представляют ни большой ценности, ни большой опасности для врага, о коем мы ведем ныне речь. Только собранные вместе, правильно распределенные и сопоставленные, они дают нам в руки ту истину, что способна превратиться в безусловно разящее оружие, оружие Божьего промысла.
Кардинал привычно перекрестился,
Его величество попытался это сделать.
В глазах священника зажглись огоньки удовлетворения. Впрочем, суровый монах не мог себе позволить долгое празднование, через мгновение он был снова сосредоточен и деловит.
– Угодно ли вам ознакомиться с моими доводами и умозаключениями? Вкратце.
– Это хорошо, что вкратце,– согласился кардинал.
Король движением век подтвердил это.
– Итак, опуская длинную преамбулу, где я даю подробное и убедительное обоснование моих методов, начну прямо с голой сути. Замечено мною, что когда враг рода людского желает вмешаться в движение больших государственных и исторических событий, то овладевает он духом одного из могущественнейших князей мира сего. Это легко объяснимо – устами и руками такого человека легче всего творить в мире бесчинство, учинять беспорядок, распространять бессовестные и богомерзкие деяния. Тем более что такой выродок защищен во мнении людском всеобщим справедливым убеждением, что всякая власть на земле установлена от Бога и ни от кого больше установлена быть не может.
– Воистину так,– счел нужным вставить кардинал.
Его величество только тихо простонал: подобное утверждение отнюдь не согревало ему душу.
– Я тоже, клянусь всеми святыми, не собираюсь подвергать сомнению сей тезис, я просто взялся выявить, в каких случаях силы высшего зла сподобились использовать его в своих черных интересах.
– И в каких же? – спросил его преосвященство, чтобы не зевнуть.
– Об этом – сейчас же! – начиная возбуждаться, уверил священник.
В спальню попробовал проникнуть давешний лекарь, под предлогом того, что его величеству пора оказать врачебное внимание, но был извергнут далеко в прихожую одним движением кардинальской брови.
– Я обратился к временам самым первоначальным, первохристианским, и сразу же бросилась мне в глаза богомерзкая, ужасающая фигура императора Нерона. Сколько можно судить, большинство римских правителей являли собой пример предосудительного поведения на троне, пример жестокосердия, потакания животным устремлениям своих подданных, редки, весьма редки были среди них люди, подобные Марку Аврелию, благородному философу на троне. Почти что каждый правитель, оказавшийся на императорском троне, использовал свое положение для сверхмерного распространения какой-либо своей отвратной склонности. Один чревоугодничал, другой прославился растлительством, третий – пьянством, четвертый – жестокостью, пятый – мздоимством, шестой…
– Вы уж переходите прямо к вашему предмету, к Нерону, я имею в виду.
Священник поклонился, как бы в благодарность за полезную подсказку.
– Император Нерон же есть безусловная совокупность всех, повторяю, всех без исключения пороков, включая кровосмешение и скотоложество. Венчает же этот умопомрачительный образ преступление, самое ужасное из тех, что мы можем себе представить,– избиение христиан!
Его величество застонал, как будто перед его взором явилась картина этого избиения.
– Нелишне заметить, что в ту пору далеко не все обитатели империи, включая и высших ее сановников, представляли себе, кто такие христиане на самом деле. Чтобы нанести удар именно в этом направлении, нужно было обладать дьявольской, именно дьявольской проницательностью! Или действовать по его подсказке.
Святой отец остановился, именно в этом месте он рассчитывал делать выразительную паузу и, сделав ее, ждал соответствующей реакции.
Кардинал лишь пожал плечами:
– С вами трудно не согласиться. Наблюдения ваши точны, а выводы верны. Но что же из всего этого следует? Вы говорили о пользе практической, где же она?
Отец Хавьер сосредоточенно кивнул:
– Выводы делать еще рано, я еще даже не в середине своего пути.
– Даже не в середине? – жалобно переспросил король и тихо выдохнул.
– Простите, ваше величество, я попытаюсь сократить по возможности количество доводов. Перехожу ко второму. Известно, что выше описанный нами император позорно закончил дни свои, хотя страдания его не искупили и тысячной доли тех страданий, что он принес своим подданным, и я задумался: в чем тут причина? Не мог же сатана (всякий раз при произнесении этого слова все находившиеся в спальне рефлекторно крестились) бросить на произвол судьбы своего подручного, который так хорошо ему послужил? Или, может быть, он покинул его только потому, что тот стал ему не нужен? И не мог же сатана отказаться впредь от попыток воздействия на жизнь человеческого мира посредством столь удачно придуманного способа? Эти мысли изводили меня, не давали мне спать, есть, я чувствовал, что если не разрешу эту загадку, то погибну.