Тяжелые мысли больно бухали в голове. Словно неумелый игрок гонял бильярдные шары, и ни один из них не попадал в лузу.
Мы молча поднимались в квартиру Ирины. Я уже знал, что там произойдет. Сердце билось учащенно, глаза впились в изгиб подвижной талии, дрожание складок платья отдавалось нарастающим возбуждением. Как это произойдет, я не знал. Но что это обязательно случится, был уверен.
– Мамы дома нет. Она по нескольку дней дежурит в санатории, – открыв дверь, скороговоркой произнесла Ирина.
Она говорила тихо и отводила глаза. Выйдя из машины, мы больше не встречались взглядами и не касались друг друга. Я был настолько наэлектризован, что боялся случайно задеть ее. Она, видимо, пребывала в том же состоянии.
– Проходи на кухню, – скинув обувь, позвала Ира. Осмотрев простенькое убранство обшарпанной кухни, она изменила решение:
– Давай лучше в комнате позавтракаем. Ты иди… я принесу.
Я машинально включил телевизор. Показывали передачу про армию «Служу Советскому Союзу». На кухне закипал чайник. Диктор что-то объяснял про преимущества танка Т-54 перед американской и немецкой техникой. Ира сновала между кухней и комнатой. На столе появились чашки и блюдца с нарезанной колбасой, сыром и хлебом.
– Я тебя кофе обещала напоить. – Она поставила передо мной широкую банку индийского растворимого кофе. Потом замерла и прислушалась: – Все. Вскипел.
Вскоре ее руки заливали кипятком коричневый порошок в моей чашке.
– Помешай. – Она протянула мне ложку. – Ой, подожди! Я про салфетки забыла! Мы с мамой связали кучу разных салфеток. Крючками. Вот посмотри, я под чашки подложу.
Она принесла пачку связанных из ниток салфеток. Они выглядели как крупные снежинки с замысловатыми узорами.
– Поднимай! Подложим, будет красивее.
Я схватился за чашку. Ира впопыхах подсовывала салфетку. Наши руки скрестились, чашка дернулась, кипяток брызнул на пальцы. Я вздрогнул, из опрокинутой чашки на стол шмякнулась коричневая клякса. Брызги угодили мне на футболку.
– Ой! Не обжегся? – перепугалась Ирина. – Подуй, подуй. Давай под холодную воду…
Она потащила меня в ванную. Холодная струя приятно освежила ладони, первая острая боль сразу прошла.
– На футболке пятно! Снимай, надо сразу застирать. Потом не отмоешь, – суетилась Ира. Ее пальцы вцепились в ткань на уровне поясницы и потащили вверх. – Ну, давай же!
Я поднял руки. Мы стояли очень близко лицом друг к другу. Костяшки ее пальцев скользили по моим бокам. Щекотнуло подмышками. Меня сладко передернуло, руки опустились на плечи девушки. Я стиснул ее и прижал к груди. Ее ладошки расправились, как бутоны цветков, на моей спине под футболкой.
Потом было слияние губ. Долгое и живое. Я задыхался, но не мог оторваться. Пьянящая пустота кружила голову. Пальцы сами нашли молнию на платье. Сжатая на позвоночнике полоска освободила крючки лифчика.
– Подожди, – шепнула Ира и высвободилась из моих объятий. Несколько движений – и платье отлетело в сторону. Поверх обнаженной груди смешно лежали смятые чашечки лифчика. Просовывая руки сквозь бретельки, она еле слышно выдохнула: – А ты?
Я торопливо скинул футболку. Мягкие женские грудки толкнулись в меня и расплылись под давлением. Жар охватывал тело, перетекая в мужскую твердость, как в пылающий факел. Я вминал податливое женское тело, желая объять его целиком. Ладони жадно метались от спины к бедрам и обратно.
– Раздавишь, – хихикнула Ира.
Каким-то образом мы оказались на диване. Ее пальчики я вдруг почувствовал на обнаженных ягодицах, и сам запустил руки под тонкую резинку ее трусиков…
С экрана гудел танк. Рев двигателя заглушал тонкие скрипы старых пружин под нами. Диктор с восторгом что-то комментировал. Потом возникла секундная тишина, и гулко один за другим грянули три мощных выстрела. Их убойные звуки совпали с моими решающими толчками.
Цель была поражена… Так объявил диктор.
У меня сил на слова не осталось…
Мы пили остывший кофе и молчали. По телевизору шла передача «Здоровье». Убаюкивающий голос ведущей смешивался с далекими шумами улицы и витал в комнате неясным фоном.
На меня напал зверский аппетит. Я умял все имевшиеся на столе продукты. Ира поглядывала и таинственно улыбалась. Наши глаза встретились. Я перестал жевать и расплылся в глупой улыбке. Что говорить в таких случаях, я не знал, но молчание тяготило. Губы шепнули:
– Ты лучше всех.
Она снисходительно улыбнулась и спросила:
– Хочешь еще?
Я торопливо сглотнул остатки пиши, посмотрел на голые колени девушки. О чем она? Ира провела рукой над столом.
– Не-е… я наелся, – поняв ее вопрос, облегченно ответил я.
На мне были штаны, на ней накинутая на голое тело моя футболка с брызгами кофе. Мы ее так и не застирали. Футболка лишь слегка прикрывала попу девушки, и при любом движении готова была уползти вверх. Мои глаза, как магниты, постоянно реагировали на любой сдвиг края футболки. Я ничего не мог с ними поделать, было неловко и хотелось побыстрее уйти.
– А ты нравишься девчонкам, – задумчиво произнесла Ира.
– Каким еще девчонкам?
– И Жене этой, и Карповой.
Женя… При ее упоминании незримый образ любимой девушки вновь вклинился в мое сознание. Краска стыда жаркими пятнышками проступила на щеках. Я отмахнулся:
– Да ну! Карпова, вон, с Евтушенко. А Русинова… сама знаешь.
– Ну и что, я же видела, как она с тобой в университете… – Ирины пальцы раздавили хлебную корочку. Она швырнула ее на стол и резко смахнула крошки. – А еще я узнала голос человека, который мне звонил.
– Это ты про ту фразу?
– Да. «Рано радуешься, красавица». Я тогда первым делом подумала про машину, а вчера поняла, что говорили про тебя.
– Что? Про меня?!
– Про тебя, – тяжело вздохнула Ира. – Про тебя, наш красавчик.
– Но кто?
– Это была Карпова.
От неожиданности я не знал, что и сказать. Карпова?
– Она вчера на пляже, пока вас не было, передразнила одного грузина. И я сразу узнала интонацию. Помнишь, я говорила, что голос показался мне странным? Теперь я поняла почему. Это женщина изображала мужчину.
– Ольга способна на такую низость?
– Некоторые женщины способны на все в борьбе за любимого мужчину.
– Но я… У нас с ней ничего… Я даже повода не давал. И потом, она сейчас с Евтушенко дружит.
– Давно ли? Это хитрость, чтобы разжечь в тебе ревность.
– Ревнуют, когда любят. Но я к ней ничего подобного не испытываю…